«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын

К этому нужно добавить полицейские соображения. Обыски и аресты не прекращались. В какой-нибудь момент немцам и вишистской полиции могла придти мысль арестовать нас и выслать. Адреса нашего летнего жилища никто в Париже не знал. Gardien нашего сквера видел, что мы уезжаем куда-то и возвращаемся обратно, но мало этим интересовался. Если бы немецкая полиция вздумала искать нас тогда, когда мы были в отсутствии, еще оставался шанс ускользнуть от нее. Пять дней на неделе, которые мы проводили не в городе, увеличивали значительно вероятность в нашу пользу, и, действительно, нам удалось впоследствии избежать ареста именно благодаря нашим предосторожностям; об этом еще буду говорить.

Затруднением был также денежный вопрос. Наш бюджет, слагавшийся из того, что я зарабатывал как Maître de recherche[1035] в Recherche Scientifique, а ты — в Сорбонне, не позволял нам дополнительного расхода на разъезды. Но ты очень своевременно получила прибавку, и таким образом наши колебания кончились: в пятницу 10 июля мы выехали в Achères[1036].

Мы выехали в Achères поездом из-за велосипеда: car vert[1037] не принимал велосипеды в багаж. Так как нам предстояло часто возвращаться в Париж, мы решили понемногу перевозить все, что нам нужно для деревни, — тем более, что на этот раз я должен был идти пешком от Fontainebleau до Achères, а ты могла воспользоваться велосипедом. Сколько раз, к общему удивлению, мы путешествовали таким образом: я — пешком, со скоростью 6–7 километров в час, а ты — на велосипеде, несколько скорее, чем я, но часто возвращаясь ко мне, чтобы не расставаться друг с другом. Так мы странствовали в Achères и в Nonville[1038] и в Савойе до 1948 года включительно. Ни в Saint Maurice, ни в Menton велосипеда с нами не было: он был тебе категорически запрещен.

К полудню мы прибыли в Achères и стали устраиваться в наших комнатах. И тут мы впервые столкнулись с чудачествами, упрямством и мелочностью M-me Leclerc. Первое из чудачеств относилось к клозету: этого учреждения, как мы хорошо знали, не было, но во время наших коротких приездов мы пользовались ее chaise percée[1039]. Теперь, когда мы приехали на постоянное жительство, она лишила нас этого права.

После переговоров хозяйка согласилась поставить в маленькой кладовой seau hygiénique[1040], и тогда возник другой вопрос, куда выносить. Участок у нее был большой, и даже был маленький лесок, но она требовала, чтобы «продукты пищеварения» шли на удобрение ее огорода. Раз в неделю она указывала на гряды, которые мы должны «удобрить». На этом занятии мы познакомились с другими ее жертвами: некий M. Fouquet с женой и тещей снимал у M-me Leclerc маленький флигелек в одну комнату, и она сдавала им еще комнату в верхнем этаже своего довольно большого дома. Встретив нас на огороде, он и его жена рассказали нам многое о характере нашей хозяйки, и мы имели полную возможность убедиться, что они не преувеличивали.

Первой заботой было обеспечить себя топливом. Лес был поблизости, и это казалось легко. На самом же деле, существовавшие тогда правила и боязнь доносов крайне затрудняли снабжение. Прошло два-три дня, прежде чем мы узнали, что надо обратиться к дровосеку Ragobert. Узнали от Prenant, равно как и то, что Ragobert был коммунистом. Казалось бы, что для нас, советских граждан, это обстоятельство благоприятно, но в то время партия находилась в подполье, а Ragobert был «скомпрометирован» во время ее легального периода. Он был очень активен, и в «Humanite»[1041] часто говорилось: «В Achères состоялось информационное собрание для широких кругов, и товарищ Ragobert сделал блестящий доклад о текущем моменте».

В 1940 году в начале оккупации немцы вызвали всех мэров и предложили им представить списки коммунистов. Некоторые мэры сделали это, но большинство, в том числе мэр Achères, заявили, что у них коммунистов нет. Тогда немцы взяли с мэров подписку в этом и сказали, что за точность своих сведений они отвечают головой. Мэр Achères не был ни коммунистом, ни левым, а был просто честным французским патриотом. Таким образом Ragobert уцелел, но ему пришлось принять ряд мер предосторожности и, прежде всего, не видеться открыто с другими коммунистами. Дом его находился рядом с домом, снимаемым Пренаном, и они уговорились не разговаривать при публике.

Дни свои Ragobert проводил целиком в лесу на работе, возвращаясь домой только к ночи; жил он один. Жена его уже давно умерла, а взрослые дети жили от него далеко и редко с ним виделись. Пренан поговорил с ним о нас, и в тот же день под вечер Ragobert пришел к нам. Мы увидели перед собой человека под шестьдесят лет, без бороды, с длиннейшими усами и стриженой головой, крепкого, загорелого, с живыми насмешливыми голубыми глазами. Галл или франк? Во всяком случае, не латинянин. Первые же его фразы показали, что мы имеем дело с человеком умным, по-своему начитанным, бывалым и обладающим несомненным здравым смыслом. Разговор с ним шел легко, живо и интересно.

Мы быстро сговорились по всем деловым вопросам: дрова, яйца, кролики, зелень. Цены были нормальные, «неофициальные». Что ж, это было правильно, ничего не скажешь, и приятнее для нас, чем «товарищеские» или «дружеские» цены. От Ragobert же мы получили совершенно точные, как впоследствии выяснилось, характеристики жителей коммуны, как тех, с которыми можно иметь дело, так и тех, кого надо избегать.

Нужно было найти и постоянный источник молока. В Meun мы имели Géault, но хотелось иметь молоко и в самом Achères. Еще в прошлые приезды мы заметили большую ферму и договорились, что нам будут давать молоко за деньги и папиросы. Ферма эта принадлежала самому богатому человеку в коммуне — Débonnaire:[1042] имя многообещающее, но совершенно не оправдавшее себя[1043].

Во время этой же первой недели пребывания в Achères (июль 1942 года) мы познакомились с человеком, сыгравшим большую роль в нашей судьбе.

Расширяя наши закупочные операции, мы побывали в центре кантона: La Chapelle-la-Reine. Это — уже небольшой городок в 4 километрах от Achéres, и там имеется обширная торговля: несколько бакалейных лавок, кооперативных и частных, три мясника, седельник, аптека, ткани, нитки и иголки, два врача, колбасная и т. д.