«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын

В четверг, 6 августа, мы поехали, как полагается, на регистрацию в Париж. Как всегда, этот день прошел в беготне. Мы видели кучу людей, и из нескольких источников нам сообщили, что немцы затевают новую колоссальную облаву. Нам настойчиво советовали не ночевать дома, настолько настойчиво, что мы забеспокоились и решили найти ночлег на одну ночь.

Обратились к Филоненко, не столько в надежде на благоприятный ответ, сколько из желания выяснить его способность и охоту оказать услугу. Получили, конечно, отрицательный ответ, сопровождаемый явно лицемерными вздохами и уверениями, что, может быть, в другое время ему будет легче устроить нас на одну ночь. Мы сказали: «la cause est entendue»[1050], остались дома и на следующий день уехали в Achères.

Вернувшись в Париж через неделю, 13 августа, мы узнали, что облава, направленная против евреев и не угрожавшая нам, действительно имела место. Было арестовано колоссальное количество евреев. В принципе должны были взять всех моложе 65 лет, но, на самом деле, брали совершенно дряхлых стариков 80 лет. Забрали все семейство наших друзей Цейтлиных, забрали тех, кого раньше освободили из лагерей по болезни.

Дембо уцелел, но жену его взяли; она из непонятного кокетства скрывала два года своего возраста: в carte d’identité у нее стояло 63 года, а в паспорте — 65. Дембо, с большой опасностью для себя, бросился в Префектуру полиции, бился, как рыба об лед, и таки ему удалось освободить жену. В наш приезд мы как раз увидели их после всей передряги. Им все советовали, и они сами это понимали, не оставаться дома.

Временно Дембо разрешил этот вопрос простым и остроумным способом: снял в доме гаражик, перетащил туда всю свою мебель, а спальню устроил в своем подвале. Через несколько недель пришли арестовывать его и жену, опечатали квартиру, но забыли о существовании подвала. Конечно, Дембо перестал там ночевать, но от времени до времени приходил в гараж за теми или другими вещами, не привлекая к себе внимание. Оба они уцелели[1051].

Вернувшись в Achères 14 августа, мы на следующий же день встретились с последствиями парижских событий. Утром Gisèle Leclerc, дочь нашей хозяйки, стучится к нам и сообщает, что у Пренанов — немецкая полиция. Через некоторое время приходит сам Пренан и рассказывает: рано утром прибыли на автомобилях немецкие сыщики: расследовать донос относительно семитического происхождения M-me Prenant и ее матери M-me Soto.

Положение было ужасное. Что делать? Пренан решил все отрицать. У него потребовали его собственные документы, не обнаружили никаких признаков еврейства и увидели, что он — профессор Сорбонны и бывший офицер той войны, отпущенный из плена. Это настроило полицейских более доверчиво. Когда они спросили документы обеих дам, Пренан сказал, что документы остались в Париже и из семейной книжки видно, что его жена — испанского происхождения. Ее девичья фамилия Soto — старая испанская: в шестнадцатом веке был даже конкистадор, носивший эту фамилию. Немцы пожали плечами, сказали, что проверят это в Париже и еще вернутся и чтобы к их приезду документы были на месте. С этим они уехали.

Встал вопрос, что делать. Проверка в Париже покажет, что обе дамы зарегистрированы как еврейки, должны носить звезду, чего не делают, не должны отлучаться из Парижа и что их пребывание в Achères есть тяжкое нарушение немецких регламентов. Есть, конечно, шансы, что у немцев имеются более серьезные дела и что они не будут наводить никаких справок. Во всяком случае, оставаться в Achères нельзя и жить в Париже на своей квартире тоже нельзя. Я предложил лично Пренану поселиться в городе у нас. Он принял мое предложение и пошел приготовлять свой отъезд, а я отправился вместе с ним.

Мне хотелось выяснить, откуда местные доносчики узнали, что обе дамы — еврейки. И вот наш разговор с M-me Пренан:

Я: Откуда тут узнали ваше происхождение?

M-me Пренан: От меня самой. Я считала ниже своего достоинства скрывать это. Более того, я считаю, что мое увольнение из лицея по расовым причинам является хорошим фактом для агитации. И когда секретарь мэрии, он же — учитель, спросил меня несколько недель тому назад, почему живу в Achères в учебное время, я откровенно рассказала ему, в чем дело.

Я: Итак, вы сами поставили себя и всю семью в ужасное положение. Было ниже вашего достоинства дать секретарю какое-нибудь правдоподобное объяснение, а теперь вам понадобится жить под чужим именем по фальшивым документам, искать ночевки, тратить бешеные деньги на наем комнат и переезд. Подумайте также, какое осложнение вы вносите в жизнь вашего мужа. Ведь вы знаете, что он ведет ответственную подпольную работу, и, вместо того, чтобы заниматься этим делом, будет принужден все время устранять последствия вашего неблагоразумия. И также подумайте о возрасте вашей матери и о том, на какое существование вы обрекаете ее.

M-me Пренан очень смутилась, а их сын André подбавил: «Да, мама, ты поступила как настоящая идиотка». Немедленно были приняты меры к отъезду дам: они направились через Vaudoué — Milly. Мы дали Пренану один из комплектов ключей от нашей квартиры. Он пошел, через лес, к Fontainebleau, и мы провожали его; чемоданчики подвесили к велосипеду, и ты медленно ехала около нас.

Я очень хорошо помню это хождение. Как ни был огорчен Пренан, но перед грибами он никогда не мог устоять, а тут, как нарочно, попадались прекрасные coulemelles и лисички, бесполезные для нас, потому что в данный момент грибной груз был нам ни к чему. Мы довели его до трамвайной станции в городе и сели на скамейку: ждать прихода трамвая. Пренан уехал, а мы вернулись тем же порядком, через лес, в Achères. Я вспоминаю, как бодра ты была, с каким удовольствием ехала по лесу и как мы отдыхали в питательных местах, где росла хорошая ежевика.

А вечером обнаружилось первое последствие утренней истории. Наш поставщик, фермер Débonnaire, в очень сердитой форме отказал нам в молоке и других продуктах. Это было первым германофильским выступлением в Achères[1052].

К середине августа относится и очень приятное знакомство. День был жаркий; мы отправились гулять и по пути увидели через забор в одном из садов великолепные сливы, а фрукты в том году были очень редки. Позвонили; нам открыла немножко растерянная и очень симпатичная старушка. Мы изложили наше желание приобрести несколько кило слив. Она подумала и сказала: «Пойдемте в сад; там находится мой муж. Поговорим…».

Мы вошли в сад, где возился очень симпатичный старик с умным, немного насмешливым лицом и прищуренным взглядом: дескать, «как хотите, а я вас насквозь вижу; но, впрочем, нам друг друга бояться не приходится; поговорим». Действительно, с вопросом о сливах быстро покончили; кроме слив мы приобрели еще яйца, кролика и зелени; расплатились и сели разговаривать. Нам предложили угощение: фрукты и вино. Со своей стороны, мы спросили, чем могли бы быть полезны, поскольку каждую неделю ездим в Париж. Их интересовали лекарства, что было в пределах наших возможностей, и мелкий швейный товар, который также могли доставать в Париже.