Утраченное Просвещение. Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана - Стивен Фредерик Старр

Еще более долгосрочные последствия имело систематическое разрушение монголами сложной и продуманной оросительной системы Центральной Азии. Мы отмечали, что после ухода монголов демографические потери и в значительной степени уменьшившиеся технические и организационные возможности местного населения не позволили жителям региона восстановить оросительные сооружения на прежнем уровне.

Тем не менее упадок научной жизни, причины которого мы пытаемся понять, уже стал очевидным, когда первые монгольские всадники показались у стен Отрара. Разрушения, нанесенные кочевниками, могли замедлить или даже остановить возвращение процветания, основанного на сельском хозяйстве, ремеслах и торговле, они значительно усложняли восстановление ослабленных научных ресурсов региона. Но монгольское завоевание не было непосредственной причиной упадка – предпосылки наблюдались как минимум на век раньше. Поэтому «монгольская карта», выставляющая жителей Центральной Азии безвольными жертвами, должна быть отброшена.

Более сложная форма экономического детерминизма – обвинять в научном упадке региона угасание караванной торговли и развитие морских путей, соединяющих Европу и Азию. Якобы европейцы, проникшие в Ост-Индию, разрушили сухопутные торговые пути, что истощило регион и значительно сократило ресурсы, которые могли бы поддерживать научную и культурную жизнь[1442].

Принять этот тезис сложно по двум причинам. Первая: здесь смешиваются причина и следствие. Жители Центральной Азии не были невинными жертвами западных махинаций, как предполагает данная гипотеза. Действительно, в течение многих веков они умело управляли экономикой и поддерживали безопасность, необходимую для торговли. Но затем, в конце этого периода, не смогли обеспечить безопасность вдоль старых торговых путей; правители подняли оплату так высоко, что перевозчики начали искать другие маршруты. Тамерлан, вместо того чтобы выяснить причины упадка сухопутных маршрутов, тщетно пытался закрыть разрастающиеся морские пути на Дальний Восток[1443]. Угасание продолжалось с распадом империи Тамерлана на соперничающие эмираты и с подъемом шиитской Персии. Поэтому справедливо будет отметить, что неразумная политика правителей Центральной Азии «убила уже и так больную курицу, несущую золотые яйца свободной торговли»[1444] и что Васко да Гама имел дело лишь с последствиями этого события.

Во-вторых, приход европейцев в Индию вообще не связан с угасанием научной жизни, которое началось за 100–200 лет до экономического упадка. Более того, при Сельджуидах в Центральной Азии построили немало впечатляющих караван-сараев, а торговля приносила золото шахам Хорезма именно тогда, когда духовная жизнь отошла на второй план. Да, окончательное угасание континентальных путей евразийской транзитной торговли изолировало регион от научных разработок Европы и Ближнего Востока. Это привело к обеднению, уменьшению ресурсов, которые были доступны для поддержки культурных и научных изысканий. Наконец, это негативно повлияло на возможности Центральной Азии восстанавливать экономику (это объясняет долговременную отсталость XVII–XIX веков). Но экономический кризис нового времени никак не объясняет исчезновение культуры свободного поиска и научных споров.

Этой линии придерживается американец Ричард Фрай, который предположил, что угасание в сфере научных открытий было вызвано обеднением знатных землевладельцев (декхан), которые на местном уровне покровительствовали культуре и из числа которых произошли многие мыслители[1445]. Несомненно, до эпохи Сельджуков в центре и на западе Центральной Азии существовал класс землевладельцев. Они придерживались образа жизни, включавшего покровительство музыке, искусствам и научно-философским изысканиям. Верно и то, что эта поддержка со временем ослабла. Аргумент Фрая находит подтверждение и в современных исследованиях наследственного права в исламе. Ученые указывают, что оно тяготеет к дроблению наследуемого имущества, как движимого, так и недвижимого[1446]. Эту систему обвиняют в сокращении доступного для вложений капитала. Несомненно, она также затрудняла накопление богатств и практику меценатства.

Но необходимо помнить, что та же самая система существовала и в эпоху процветания культуры. Кроме того, даже в самые «темные» века человек, желавший поддержать культуру, все еще мог передать свое состояние в фонд (вакуф) и направить его для поддержки исследований в сфере науки или философии. Но лишь немногие избирали этот путь, предпочитая учреждать вакфы для медресе с точно расписанными учебными планами. В целом Фрай, конечно же, преувеличил роль покровительства, оказываемого богатыми декханами, и в то же время недооценил изменения, из-за которых частные пожертвования ушли в другие сферы.

Те, кто прослеживает упадок научной культуры в Центральной Азии до подъема и спада покровительства, обычно основывают свое мнение на суммах пожертвований не от знати, а от правящих домов, существовавших на местном и региональном уровнях, – особенно от дворов в Балхе, Мерве, Самарканде, Багдаде, Бухаре, Гургандже, Газни. Богатство правителей привлекало лучших представителей «творческого класса» – деятелей науки и искусства. Они оказывались в ситуации жесткой конкуренции, лишь немного смягчаемой формальными правилами протокола и традициями вежливости.

В нашу более демократичную эпоху хочется минимизировать роль монархов, не говоря уже о тиранах, таких как Махмуд Газневи или Тамерлан, в создании бессмертных произведений. Но невозможно и отрицать важность той глубоко укоренившейся исламской традиции, которая отказывала в чести даже самому влиятельному политику до тех пор, пока он не собирал вокруг себя избранный круг поэтов, художников и мыслителей и не выказывал интереса к их работе. Развитая в полную силу при греках, кушанах и Сасанидах, эта традиция способствовала превращению даже самого жестокого воина в творца культуры.