Сержант милиции. Обрывистые берега - Иван Георгиевич Лазутин

class="p1">Валерий молчал, продолжая поливать цветы.

— Хотя бы по долгу младшего перед старшим.

И снова Валерий не открыл даже рта. Молчание его начало бесить Яновского. Он решил изменить тактику–перейти в наступление, коль не получается спокойного диалога.

— Ты вел себя вчера как хулиган! — сквозь зубы процедил Яновский. — Что, нахлебался воздуха вонючей тюремной камеры? Тесно душе стало?!.

Валерий по–прежнему молчал, будто он был один в комнате. Единственное, о чем он умолял сам себя в эту минуту, — не сорваться, держать себя в руках, на любую мерзость и подлость отчима реагировать спокойно: взятие его на поруки обязывало его не только придерживаться территориальных границ проживания, но и крайне ограничивало вольность поведения. Обо всем этом говорил следователь Ладейников после их последней беседы в следственной комнате, когда они шли по тюремному двору.

И все–таки отвечать что–то было нужно. Просто расстаться, не проронив ни слова, — это тоже было или трусостью, или уходом от поединка. А этот поединок должен быть, момент его приближения подогревал Яновский своими последними оскорбительными словами: «…Нахлебался воздуха вонючей тюремной камеры…» И ведь надо же так больно хлестнуть по открытой еще душевной ране. Слова ответа нашлись сами по себе, их подсказало бунтующее сердце.

— В вонючей тюремной камере, где я провел четырнадцать дней, таких подлых и грязных людей, как вы, не было.

— Ого–о–о!.. Вот ты куда шагнул!.. Таким ты раньше никогда не был. Тысячу раз был прав великий Горький, когда сказал, что русская тюрьма всегда была, есть и будет университетом преступности.

Валерий поставил кофейник на подоконник и, повернув голову в сторону Яновского, посмотрел на него с горькой усмешкой. Тот никак не ожидал этого переполненного злостью и гневом взгляда, в котором было выражено столько презрения, что он даже отступил на шаг.

— Ну что?.. Что ты уставился?! Не видел? — только и смог сказать растерявшийся Яновский.

— Была у нас в камере одна такая же, как вы, личность, но мы вовремя ее убрали. Убрали совместными усилиями. — Сказав это, Валерий принялся поливать кактусы–детеныши в крохотных горшочках.

— Давай договоримся: оскорбить друг друга мы еще успеем. Прежде всего нам нужно условиться о деле. — По тону чувствовалось, что Яновский первым принял позицию защиты.

— Какие у нас с вами могут быть еще дела? — продолжая поливать цветы, сказал Валерий. — Все свои дела вы уже завершили. Хуже того, что вы сделали, уже нельзя сделать.

— Что ты имеешь в виду? — навязывался на мирный разговор Яновский.

Вода в кофейнике кончилась, и Валерий сходил в кухню, наполнил его почти до краев. И снова тот же, пропитанный гневом и презрением взгляд остановился на Яновском. Тот даже поежился.

— Зачем вы привели в наш чистый дом грязную любовницу?

— Какую любовницу?.. — Глаза Яновского гневно сузились. — Ты думаешь, что говоришь?! — Яновский притворно хихикнул. — Нашел любовницу!..

— А кто же?

— Это моя сестра. Позавчера приехала из Одессы. Не отсылать же ее в какую–нибудь занюханную окраинную гостиницу, когда у нас прекрасная квартира в центре.

На Валерия накатилась волна неудержимого нервного смеха. И чем больше он смеялся, тем глупее и растеряннее становилось лицо Яновского, который что–то пытался говорить, но слова его тонули в захлебах смеха Валерия. Наконец он все–таки уловил момент, когда Валерий вытирал с глаз выступившие от натуги слезы.

— Ты это решил лишь потому, что увидел, что она спала на кровати матери? Так я тебя понимаю?

Новый взрыв нервного смеха Валерия обдал Яновского, который стоял посреди комнаты с судорожно сжатыми кулаками.

— Что ты ржешь, как параноик?! Остановись же!.. Нам нужно поговорить как мужчина с мужчиной! Тебе уже пошел семнадцатый год! В эти годы Аркадий Гайдар командовал полком!

Валерий резко оборвал смех и, прижав к груди ладонь, поморщился, словно от боли.

— Да, вы правы, Альберт Валентинович. Нам нужно поговорить о деле. Прежде всего я хочу вас спросить, были ли у мамы в ее шкатулке деньги в тот день, когда ее увезла «скорая»?

— По вопросу о деньгах я не обязан держать ответ перед тобой. Ты еще школьник и иждивенец, чтобы совать нос в денежные дела! Музыку заказывает тот, кто платит за нее деньги. Слышал такую пословицу?

— С этой пословицей вы познакомьте свою одесскую сестренку, которая осквернила постель моей матери!

Вспомнив слова дворника о том, что эта «одесская сестренка» «днюет и ночует» в их квартире с момента его ареста и с того дня, когда мать увезли в больницу, он хотел было уличить отчима во лжи, но удержался: пока еще рано вводить слова старика в их назревающий острый конфликт. Где–то чутье ему подсказывало, что не сразу все козыри ему следует открывать в поединке с хитрым и коварным отчимом. Вспомнил Валерий и о письме Яновского, написанном им своей матери в Одессу, и тоже решил этот удар держать про запас. К тому же знал, что, строя из себя благородного рыцаря, отчим тут же, узнав, что Валерий прочитал чужое письмо, начнет унижать его и обвинять в непорядочности. Но о ломбардных квитанциях все–таки решил спросить: они лежали на видном месте в комнате Валерия, и он не мог не видеть их.

— А вы согласовали с мамой сдачу в ломбард ее драгоценностей?

— Ах, ты и туда сунул свой нос?

— Я никуда носа не совал! Квитанции лежали на полке секретера. Их только слепой мог не заметить!

Вопрос для Яновского был неожиданным. И не из легких. Он даже вспотел и, вытирая платком лоб, сел на краешек тахты.

— Относительно ломбарда у меня к тебе просьба: матери об этом не говори. Я это сделал без ее ведома, потому что мне до зарезу срочно нужна была крупная сумма денег. Драгоценности я выкуплю в конце недели, как только получу перевод из Одессы. — Помолчав и сделав вид, что его очень волнует здоровье жены, уже переходя на миролюбивый тон, продолжал: — Запомни одно: все, о чем мы только что говорили, — мать не должна знать! Ты знаешь, с каким диагнозом она лежит? Малейшее волнение для нее может быть крайне опасным.

Валерий горько усмехнулся и покачал головой.

— Какой же вы жалостливый, Альберт Валентинович! И за кого вы меня принимаете? Ведь в мои годы Аркадий Гайдар командовал полком, а я, по–вашему, не дорос до того, чтобы умолчать о том, как вы подло,