План D накануне - Ноам Веневетинов

Им мерещился дылда с цепями из ноздрей, Ксеркс, или летучий отряд в чалмах с саблями наголо. Сухомлинов расхаживал по кабинету, у стены с картиной бил шпорами в упражнении «кругом», устремлялся к окну, за тем раскинулся один из лучших ландшафтных парков в мире, его мерили в гектарах, и сколько нереализованных ям; здесь же крутился и Поливанов, его заместитель и двойник, делал заслон Коковцову, чтоб тот не мозолил глаза патрону, для чего приходилось ловить его настроения и перемещаться как краб, потому на армию и не дают сколько надо; Витте шептался с Харитоновым, вырабатывая позицию, на которую Николай вынужден будет вырулить в конце их пирушки; старик Шванебах целил приковылять к самому, но там прихлебателей уже набралось столько, что одних замаскированных под епископов Святейшего синода шаманов около дюжины, они забивали поле друг друга, но отнюдь не уравновешивали, делалось трудно дышать, и вовсе не потому, что империя, кажется, начала войну на два фронта; ему надо бы хватить кулаком по столу, но их чьими-то стараниями уволокли и расставили вдоль стен, содрав ножками позолоту с розеток; исполнялся котильон, до этого где-то старательно отрепетированный, в Петербурге в домах до чёрта подвалов со снесёнными стенами, только колонны из красного кирпича, из-за которых удобно выскакивать, всё это, похоже, являлось отголосками турниров теней там справа по карте, крымское солнце застило разум, усыпляло, вспенивало под мундирами жар, только в трёх местах имевший выход; перчатки он перекинул через подлокотник малахитового трона.

Дитерихсу в случае удачного завершения операции, заключающегося в максимальном сокрытии её проведения, светила должность начальника отделения в Мобилизационном отделе Главного управления Генерального штаба, поэтому он большую часть времени проводил в Петербурге. Его первый заместитель Вацетис был здесь, но его мало кто видел, он существовал для солдат в виде то и дело повторяемого имени «Иоаким Иоакимович». Тут вообще царили сплошь подполковники, и Александр Иванович Андогский считался настоящим отцом им.

Уже первым вечером, чувствуя какую-то необъяснимую эйфорию, легко миновав посты, взяв с собою винтовку, Т. пошёл сперва вперёд, вглубь «занятых» холмов, а после, когда из виду скрылись огни русского кочевья, — вдоль линии, сразу выстраивая свои отношения с режимом, будто синематограф наоборот, будто за ним наблюдают товарищи, а он крадётся по тёмной галерее внутри необъятной глыбы соли. Поверхность была там, где больше чувствовалась граница, линия, подсвечиваемая багровым. За ней, помимо пустоты, газа, спиралей, всплесков, того, что созвучно определительному местоимению «всё», скрывалась ещё и угнетаемая ими тёмная сила. Она, бедная, уже ни на что не претендовала, затаилась под общими им созвездиями, рукой подать. Посты проходили впритирку, но делали вид, что не замечают друг друга. Вот оно, гипотетическое поле боя, заваленное сеном блюдце, квадрат дёрна и взрытого ландшафта, одинаково необитаемого. Он таким и останется, когда все уйдут, с ошмётками жизни по противоположным рёбрам, у которых период распада под два века, концы потянутся друг к другу, к пикнику в месте соединения, и это будет глаз, око травы, крот выроется на месте зрачка…

Руки оттягивала винтовка, может, в глубине души он и мечтал сразить какого-нибудь одинокого, уже разуверившегося во всём сектанта или набрести на их стоянку. Тогда он отползёт, спрячется за кустами, определит на глаз ключевые точки, побежит пригнувшись, только тень заскользит по неровным скатам холмов, предугадывая выход Луны. С шипением с трёх сторон от бивака взовьётся дымовая завеса, параллелепипед без одной стенки, вскрытая шахта лифта, её ещё долго ничто не сможет снести, даже западный ветер. Они будут подпрыгивать с перекрестья рук, с колоды, с передатчика, с лафета…

«Ты», «вы», в стачках среди рабочих принято вместо обращения бить лопатой по голове и сразу же засовывать ту между зубцов станка, а кругом уже сто пятьдесят тысяч лет не кончается война, оккупация, но склочить с ним с первых минут знакомства он тоже не хотел. Естественно, что у его состояния «себе на уме» было пять, шесть, семь, сколько угодно шлагов, и это не прикладное значение военных уловок, о нет, от такого развитие ушлых подлецов давно ушло далеко вперёд. Одна стратагема на все случаи или разрабатываемая перед всяким предприятием, но также одна, есть не оснащение, без способности к резкому переходу от излучины событий, без жилы юбиляции в неизвестность, без мгновенно восстающего по щелчку мадригала…

Этот человек перед ним был так уверен в себе, что он даже не знал, намечается ли предательство. Что для него превыше? Всё неотчётливо до развязки, он даже не боялся, что пленник его подсидит и прикончит, ведь, возможно, это будет в его интересах.

— …

— Как угодно.

— А разве вам без моего не донесли?

— Простите?

— Нет, я, конечно, не такая важная птица, но привели же меня зачем-то именно к вам? Именно меня нынешнего, ну разве не странно?

— Да я конкретно этих двоих вообще первый раз вижу.

— Кирилл и Степан, если я правильно запомнил.

— Да-да. Кстати…

— Только не говорите, что забыли представиться.

— А что, я разве уже представился?

— Ну и какое имя на этот раз?

— Думал сказать Сильвер Рейн.

— А почему не золотой?

— А я думал, это многое вам объяснит.

— Это не объяснение, а какая-то прелюдия пролога пролога.

— А между тем на кону ответственное стяжание, могущее решить исход всей этой кровавой пляски.

— Вспомнили про кровь? Ха-ха-ха. Любая война кровава, не надо было начинать. Скажите уж лучше ненужная.

— Аналогично.

— Нужна тем, кто её начинает.

— Ну бес его знает, я не конклав Газы, чтоб знать точно.

— Такие подходы, я про решения исходов сейчас… вкупе с доставкой специалиста, само собой, как правило предвещают…

— Снчала узнайте суть, а потом уже приуменьшайте свой возраст сколько угодно, да я вообще готов поверить, что вы сущий младенец в делах передела мира. Кстати, а вы специалист?

Теофраст молча ждал.

— Да. Оно… сейчас я замнусь, вы уж сделайте милость, оцените, — впервые за весь разговор он замялся и, кажется, несколько потерял в уверенности. — Понимаете, главное — как это передать. Если я просто открою вам глоттогонию, вы посмотрите на меня как на идиота, но если начну по порядку, а вы будете знать, что теперь в Иордани такой порядок, приводить имеющиеся у меня факты, вы, возможно, сделаете вид, что поверили, более натурально, а мне ничего другого, кроме вашей задумчивой физиономии и не нужно почти на любом из этапов. Однако поверите ли вы в результате или нет, сути не поменяет. Мы всё равно станем сновать по крепости с лопатами через плечо. Но на вашем месте я бы поверил. Так вы