Повести и рассказы - Исаак Григорьевич Гольдберг

досадить ему, чтобы выместить на нем злобу. Но спорить с забойщиком было бесполезно, тем более, что работа у Никона по-прежнему была небрежная и плохая.

Однажды Покойник раскричался на него при десятнике и при технике, зашедших в забой, чтобы проверить работу. Десятник взглянул на Никона, осмотрел уголь, который он накидал в вагонетку, покрутил головой.

— Что же это ты, товарищ, делаешь? — с упреком обратился он к нему. — Нарочно ты, что ли? Ведь у тебя не менее четверти породы!

Покойник, поглядывая на Никона сбоку, кивнул десятнику:

— У его, тово… завсегда так… Неспособный, тово.

Техник спросил фамилию Никона и записал ее.

— Пошли вы к чорту! — разбушевался Никон, когда десятник и техник ушли из забоя. — Я, что ли, хуже тут кого работаю? Почему на меня понесли?! Так разве по-сволочному можно?..

— Не лайся, тово… — обрезал его Покойник. А остальные промолчали.

— Как тут не лаяться!?. — рванулся Никон к вагонетке, и в голосе его звучала жалоба.

После этого в раскомандировочной во время короткого собрания Никон с тоскою и озлоблением услыхал свою фамилию.

— Прогульщики и лодыри, товарищи, — сказал предшахтком, — не только что мало работают, они работают притом и очень плохо. К примеру, в двадцать седьмом забое есть молодой рабочий Старухин, так он что делает? Он вместо угля в вагонетки породу буровит! Это ведь прямой вред!..

Никон сжался и воровато оглянулся кругом. На него поглядывали неодобрительно и с насмешкой. Он опустил глаза, и опустил их еще ниже, когда встретил знакомый взгляд: впереди стоял Зонов и глядел на него в упор.

Когда Никон попытался спрятаться за спины шахтеров, Зонов быстро прошел за ним и положил ему на плечо тяжелую руку.

— Все не можешь за ум приняться? бузишь?

— Ничего подобного…

— Чего отвертываешься? Разве не известно про тебя все? Вот ты совсем мальчишка еще, а уж в летунах побывал, и лодырь, и с пьянкой знаком… Куда это годится! Безобразие!..

— Не кричи на меня!.. — стараясь под грубой отчаянностью скрыть смущенье, проговорил Никон. — Какое тебе дело?

— Дурак! — незлобиво покачал головой Зонов. — Да мне дело-то не до тебя, а до того, что ты звание пролетария, рабочего гадишь!.. Тебе поправляться надо… Ты в пятом бараке живешь? Я зайду к тебе. Поговорим… Не верю я, чтоб ты совсем окончательно шпаной заделался! Не верю!..

Никон молчал. Окружающие внимательно прислушивались к словам Зонова. Какой-то старый рабочий, вынув трубку изо рта, сплюнул и назидательно сказал Никону:

— Ты Зонова, парень, послушай. Он тебе мозги просветит! Как стеклышко станут.

У Никона загорелись уши.

— Нечего мне их просвечать!..

Зонов перестал усмехаться и повторил:

— Не верю, чтоб ты окончательной шпаной заделался! Не верю!

И Никон вдруг, сам не понимая, как и почему, выпалил:

— Ставьте в другое место работать! К хорошему забойщику ставьте!

Тот же старый рабочий весело захохотал:

— Туго тебе с Покойником? Не глянется?!

— С ним много не наработаешь! — воодушевился Никон. — Сам еле-еле ворочает, и другим ходу мало…

— Ну, — усумнился Зонов, — вряд ли тут Покойник виноват. На чужого дядю, брат, как говорится, нечего пенять!.. Одним словом, увидимся еще.

15

Увиделись они очень скоро, дня через два после этого. Зонов вечером пришел к Никону в барак. Никон в это время потихонечку играл какую-то грустную песенку. Зонов остановился в дверях и стал молча слушать. Когда песня замолкла, он прошел к Никону и, не здороваясь, похвалил:

— Хорошо ты, парень, играешь. Даже обидно…

— Почему обидно?

— Да вот, такой хороший музыкант, а работник нестоющий!.. Ну, ладно, давай толковать.

Никон очистил место для Зонова. Тот сел.

— Ты мне вот что скажи, парень: откуда ты такой взялся? По всему выходит, что ты из трудящей крестьянской семьи, самостоятельный, в шахтеры подался, а какой ты шахтер? Ерунда, одно слово… С Владимирской шахты утопал сюда. А почему? На легкий паек хотел попасть? Видал, как этот легкий-то выходит? Вся шахта смеется над двадцать седьмым забоем. А уж на что у нас, по душе говоря, на шахте дела отставшие!.. ты попробуй-ка теперь от Покойника к кому-нибудь попасть в забой, тебя никто не примет. А почему? Клеймо на тебе нехорошее, и на черной доске ты побывал. Ну, а если так, то куда ты сунешься? Значит, опять лететь тебе на другой рудник доведется?

Зонов говорил сурово и глядел в упор на Никона. Отвертываясь от него, Никон угрюмо пыхтел и шея и уши его наливались жаром.

— Мне, — продолжал Зонов, — то обидно, что по всем признакам ты не плохой парень, и вот, — он ткнул рукой в гармонь, — у тебя и способность имеется, а ведешь себя хуже некуда. Давай на совесть толковать. Хочешь по-рабочему поступать, по-шахтерски?

Напирая на Никона, он сверлил его острыми глазами, и Никон обеспокоенно и смятенно спросил:

— Как?

— Ну, так вот: старую волынку по-боку, и примайся за настоящую работу. Без прогулов, без пьянки и без никакой бузы! — Слышишь?

Никон молчал. Он молчал не только от смущения и от огорчения. Слова не шли ему на уста еще потому, что он внезапно вспомнил Востреньких. И ему показалось на мгновенье, что сейчас отчитывает его не здешний ударник Зонов, а комсомолец с Владимировских копей, Востреньких.

— Слышишь? — повторил Зонов. — Будет у нас с тобою толк, или нет?

— И чего это ко мне все лезут! — вскочил с места Никон. — На Владимировских копях корили меня и отчитывали, а теперь и тут…

— Мало, значит, отчитывали… — невозмутимо прервал его Зонов. — Совершенно мало…

— Что, маленький я, что ли?!. Попрекаете работой, что лодырь я и тому подобное. А я, может, неспривычен к работе…

— Врешь! Ты здоровый да привычный…

— У меня, может, душа к другому тянется!.. — Никон, разгорячившись, схватил свою гармонь, которая прозвенела многоголосо и звонко, и протянул ее Зонову. — Вот! Сам слышал, как я играю! Мне бы заняться музыкой. Чего я достигну под землей? Засохну только зря!..

— Эх, и сказал! — насмешливо покачал головою Зонов. — Сотни тысяч рабочих не засыхают там, в люди выходят, а ты и скис!.. Брось! Оставь глупую привычку. Поглядел бы на других: многие и на работе горят, да учатся и переделывают себя, высших знаний достигают. И никакая тяжелая работа им не мешает. Он сегодня простой рабочий, а завтра, гляди, инженер…

Никон заинтересовался и стал внимательнее прислушиваться к Зонову.

— Конечно, — продолжал шахтер, — надо себя на работе показать, на совесть в работу вникнуть. Чтобы оценили, чтобы пользу видели. А если поступать, как ты, так не только ничего не достигнешь, а, просто говоря, ерунда выйдет… Ты как понимаешь?