Повести и рассказы - Исаак Григорьевич Гольдберг

class="p1">— Да, как… — неопределенно ответил Никон. — Мне что понимать? Работать я не отказываюсь… Только тяжело мне…

Зонов рассмеялся:

— Оставь! Этакой ты крепыш, а хнычешь! Да тебя можно на самую тяжелую работу поставить, и ты выдюжишь, мое поживай!..

— Слабый я… — неуверенно проговорил Никон. Но Зонов не дал ему докончить.

— Ладно, ладно! Это известно какая слабость: ленью прозывается!.. Ну, вот что. Кончаем мы с тобой разговор: выкидывайся от Покойника, поставлю я тебя к хорошим ребятам. Покажи себя там. А потом и насчет музыки твоей разговор серьезный пойдет.

— На счет чего? — оживился Никон.

— А там видно будет. Сперва покажи себя на деле… Но только без фокусов и на совесть!..

16

Словно все смешалось в голове Никона после этого разговора с Зоновым. С одной стороны выходило, что напрасно он слушал ударника шахтера, форсуна, который тянул надоевшую еще на Владимировском руднике канитель о том, что, мол, надо справляться, работать и все такое, — с другой же стороны, было тошно оставаться в одном забое с Покойником, и запали в память слегка взволновавшие слова Зонова о гармони, о музыке и о том, что при хорошей работе можно и в люди по части музыки вылезть.

«Заманивает… — соображал Никон, размышляя над всем, что говорил Зонов, — уговаривает. Даже и форс свой забыл».

И то, что Зонов говорил с ним без всякой заносчивости, без форсу, казалось Никону удивительным и слегка тревожило его. Но вместе с тем это ему льстило.

А когда Зонов сообщил ему, что его поставили в шестнадцатый забой, где, по выражению ударника, ребята все ловкие и проворные, Никон оробел и испуганно подумал: не отказаться ли? И как бы подслушав его сомнения, Зонов просто и решительно сказал:

— Зачислили тебя. Не виляй, а становись на работу…

Он стал на работу.

В шестнадцатом забое работали неплохие шахтеры. Там не было ударников, но все выполняли задания и ни разу не попадали на черную доску. О Никоне новые его товарищи по работе были предупреждены. Очевидно, Зонов все рассказал им о нем. Его оглядели и молча указали его место. Никон почувствовал некоторую робость. Он схватил лопату и стал перекидывать уголь в вагонетку. Работа втянула его, он увлекся. Но его остановил предупреждающий окрик:

— Чище!.. Куда породу кидаешь?

Приостановившись, Никон взглянул в вагонетку и заметил, что он, действительно, вместе с углем набросал туда порядочно породы. Он стал выкидывать ее обратно. А забойщик, не переставая работать, добродушно заметил:

— Поглядывал бы зорче, вот и не пришлось бы лишнюю работу делать. Эх, ты!

Уже первый день работы с новыми товарищами расстроил Никона. Он понял, что здесь не то, что с Покойником, что здесь надо быть внимательным и не отставать от других. Вечером Никон загрустил и даже пожалел, что ушел из двадцать седьмого забоя. Вот не ныли бы у него теперь плечи с надсады, было бы у него спокойно на душе и, если-б захотел, то мог бы он, захватив с собою гармонь, отправиться к Покойнику и там погулять. Досада против Зонова охватила его. Он подумал:

«Ему что! Ходит барином да командует…»

На утро Никон спустился в шахту мрачный и расстроенный. Он шел на работу, как на наказанье. И он с трудом дотянул до конца рабочего дня. Подымаясь на-гора, он столкнулся с Силантием.

— Ушел от Покойника? — приветливо осведомился тот. — Вот и хорошо! Я, брат, к ладным ребятам попал теперь и работать мне лучше, и люди вокруг меня другие… А у Покойника вся летучка осталась. Бушует он, сердится!.. Вчерась встретил меня, «сволочи вы, говорит, все». Тебя поминал. «Воротится, говорит, — это про тебя-то, — лучше, чем в моем забое, ему нигде не будет…»

Никон ничего не сказал Силантию и поторопился свернуть от него в сторону. Упоминание о Покойнике было и неприятно, и кстати. Чорт его знает, может быть, и впрямь вернуться к нему? Тяжело здесь, с этими шахтерами, которые гонят во-всю свою выработку и не признают, что человеку на работе нужно и передохнуть и поразмяться…

Охваченный тоскою, Никон в этот вечер даже не взялся за гармонь. Лег на койку, закинул руки за голову и уставился пустым взглядом в небеленный потолок, по которому расползались широкие черные щели.

Его томили мысли о неприятной работе, об одиночестве. Ему было скучно и тоскливо. Выходило, что тут еще хуже, чем на Владимировском руднике. Так были приятели, там вертелась Милитина, которая отмечала его из всех молодых ребят. Там и музыку его слушали охотнее и с большим вниманием.

«Неужели возвращаться туда обратно?» — вспыхнула неожиданная мысль. Никон отогнал ее. Как вернешься? Стыдно. Смеяться станут. Хвастался той же Милитине, что нигде не пропадет, а вышло, что сразу же и прибежал обратно. Нет, он не вернется. А если здесь не станет легче, то можно уехать в другое место. Рабочие везде теперь нужны. Можно в город, на какую-нибудь стройку. Конечно, лучше всего в город…

«Летун…» — внезапно припомнилось липкое и укоряющее слово.

Никон, повернулся на бок так, что койка сердито заскрипела под ним, и угрюмо подумал:

«Ну, и ладно!.. Пущай называют…»

17

Прохладном вечером, после того, как Никон, томясь и тоскуя, бесцельно повалялся на койке и решил выйти из барака, его у дверей окликнула Степанида.

— Никша, к тебе я, по делу!..

Голос женщины звучал сладко и ласково. Никон встрепенулся. Его живо взволновало появление женщины. Он быстро подошел к ней:

— Какое такое дело?

— Ишь, какой неласковый! — игриво толкнула его Степанида локтем в бок. — Даже не поздоровкался! Ну, здравствуй, миленький! Здравствуй!

— Здравствуй! — тряхнул головой Никон.

— Дело у меня такое… — Степанида оглянулась и понизила голос. — Уйти бы отсюда куда… Людно здесь.

Они отошли от барака, миновали несколько домов и завернули в узкий переулок, где было тихо и безлюдно. Никон снова спросил:

— Какое же у тебя дело?

Степанида опустила глаза и колыхнула рыхлою грудью:

— Нилыч меня послал… Сходи, говорит, к парню, к тебе, значит. Хороший, говорит, парень, зря мы осерчали друг на друга… Скучно ему, ишь, без тебя… — И, заглядывая Никону в глаза и дыша ему густо и жарко в лицо, женщина добавила: — А уж мне, миленький, как ску-учно!..

Никон взглянул на нее, ухмыльнулся и прищурил глаза.

— Вправду, миленький! Вправду! — горячо выдохнула Степанида. — Уж так-то с тобой весело да любо было! И песни-то твои какие ладные да ловкие!.. Нилыч и тот соскучился… Приходи сегодня, у нас вечерка будет. Гармонь приноси!

Заметив нерешительность и раздумье Никона, Степанида торопливо успокоила:

— У нас