Суворов и Кутузов - Леонтий Раковский

Он велел передать великому визирю, что Россия не потерпит нарушения договоров, что если турки предпочитают войну, то Россия готова отстаивать свои интересы с оружием в руках и туркам от этого будет не легче, что «коварство и худая верность» Порты могут наконец вывести Россию из терпения.

Поверенный в делах Хвостов передал Юсуф-аге и о кознях Мурузи. Мурузи струсил, юлил, изворачивался, как змея, прикидывался невиноватым, хотя в это же время у него в доме скрывался приехавший в Константинополь шпион Анжели.

Курьер привез из Петербурга рескрипт Екатерины II – решительный отказ пересмотреть тариф.

Михаил Илларионович передал через Хвостова отказ России и ждал, что на это ответят турки.

Но прошла неделя, другая, а турки молчали.

– Молчание есть признание, – решил Михаил Илларионович.

Он знал, что момент для разрыва отношений с Россией – весьма неподходящий. Пограничные крепости Турции не приведены в должное состояние, казна пуста, флот слаб, в ряде провинций продолжаются мятежи. А штыки Суворова и пушки Ушакова, готовые к делу, заставляли турок все больше думать о мире.

Учтя все это, Кутузов стал категорически настаивать, чтобы турки разрешили перегружать товары с русских судов на турецкие. Султан разрешил, но сказал, чтобы это не получило широкой огласки, чтобы не узнали другие послы.

Таким образом Кутузов и здесь добился полной победы: русская торговля в Архипелаге была в безопасности от всяких посягательств французов.

Все задачи, поставленные перед Кутузовым, были им успешно выполнены: мир, насколько возможно, упрочен, Россия занимала в Константинополе все такое же привилегированное положение, тариф остался по-прежнему низким, свобода русской торговли в Средиземном море – обеспечена.

Михаил Илларионович ждал вызова на родину: дипломатическая работа надоела.

«…Хлопот здесь множество: нету в свете министерского посту такого хлопотливого, как здесь, особливо в нынешних обстоятельствах, только все не так мудрено, как я думал; и так нахожу я, что человек того только не сделает, чего не заставят. Дипломатическая кариера сколь ни плутовата, но, ей-богу, не так мудрена, как военная, ежели ее делать как надобно…» – писал он жене.

И вот наконец Кутузов получил от коллегии иностранных дел указ, подписанный 9 декабря 1793 года Остерманом, Безбородко и Морковым. Он начинался обычными фразами: «Высоко– и благоурожденный, нам любезноверный…»

В указе говорилось о том, что Кутузов может возвращаться домой и что чрезвычайным посланником и полномочным министром при Порте Оттоманской назначен камер-юнкер Виктор Павлович Кочубей.

«Ну вот – “ныне отпущаеши раба твоего, владыко!”» – с облегчением подумал Кутузов. Оставалось лишь дождаться приезда Кочубея.

Виктор Павлович Кочубей приехал в Константинополь в начале февраля 1794 года.

Это был молодой, двадцатишестилетний, человек. Он получил образование в Париже, учился в Женеве у Лагарпа. Но назначен он был на такой ответственный пост не из-за своего заграничного образования, а потому, что Александр Андреевич Безбородко приходился ему родным дядей.

От петербургских знакомых Михаил Илларионович узнал, что Кочубей, получив назначение в Турцию, ездил в Гатчину к наследнику Павлу Петровичу разведать, угодно ли это ему. Кочубей пробыл в Гатчине два дня, стало быть, понравился наследнику.

– А-а, предусмотрителен и хитер! Из него дипломат получится! – оценил действия Кочубея Михаил Илларионович.

В первый же вечер Кутузов ввел Кочубея в курс всех константинопольских дел.

Кутузов сказал, что в Турции всем управляет диван. Это очень выгодно министру иностранных дел Рашид-эфенди: он вместе с Юсуф-агой управляет всем, слагая ответственность на диван.

Юсуф-ага ничего не значит. Больше значит драгоман, грек Мурузи. Турки так и говорят: у нас правит семья Мурузи. Трудно найти коварнее, лукавее человека, чем этот фанариот.[148] Рейс-эфенди, при всех затейливых поступках, – против войны. Если война начнется, ему придется уступить свою власть кому-то.

Народ недоволен: налоги непомерно велики, оттого повсюду мятежи. Чиновники тоже недовольны: прежде они сами грабили народ, а теперь их доходы забрали Рашид и Юсуф.

Капудан-паша – мот. Его больше интересуют развлечения и лошади, чем политика.

Итак, в ближайшее время войны не будет.

Михаил Илларионович охарактеризовал своему преемнику и европейских послов при турецком дворе.

Английский посол – Энсли – интриган, беспокойный человек. Он вечно против кого-то строит козни.

Австрийский – Герберт – не любит России. Он чрезвычайно самолюбив и скрытен, но, если польстить его самолюбию, он может разоткровенничаться.

Прусский – Кнобельсдорф – незначительная тень Герберта. Пруссак хочет все знать, но для этого у него не хватает денег и уменья. Испанский – Булини – пустое место. Датский – барон Гибш – и неаполитанский – Лудольф – оба за Россию. Лудольф по-бабьи болтлив. Потому хитрый рейс-эфенди старается почаще с ним беседовать.

Кочубей внимательно слушал старого посла, записывая кое-что для памяти.

– Живя здесь, я внимательно следил за турками. При всем своем лукавом расположении к России, у Порты еще нет твердого намерения разрывать с нами. Они ждут, какой оборот примет союз против Франции. Да и крепости в Бессарабии у турок будут готовы не раньше осени. Вот и все, пожалуй, – закончил Михаил Илларионович. – Рейс-эфенди спрашивал меня, не из турок ли вы, Виктор Павлович, – улыбнулся Кутузов.

– А это почему же?

– Он произносит вашу фамилию на турецкий лад: «Кочи-бей».

– А наши солдаты окрестили меня по-своему, я сам слыхал: «Хуч-убей!» – рассмеялся Кочубей.

– Что ж, и так похоже!

Когда Кочубей ушел, Михаил Илларионович с удовлетворением подумал: «Ну, я свое дело сделал, а теперь – домой. К лету бы благополучно доставиться в Петербург! Вот-то было бы чудесно!»

Вскоре после возвращения Кутузова из Турции в Петербург императрица назначила его главным директором сухопутного кадетского корпуса. Это было тоже немаловажное дело: кадетский корпус готовил офицеров для всей русской армии.

Екатерина Ильинишна обрадовалась новому назначению мужа.

– Хоть поживешь дома, – говорила она. – А то как соловей залетный: прилетишь к нам на недельку, а потом год обретаешься в походах!

В этот раз Михаил Илларионович пожил дома основательно – не успел оглянуться, как пролетело два года.

В жизни семьи Кутузовых не произошло никаких особенных событий: старое – старилось, молодое – росло.