Это было в Праге - Георгий Брянцев

Наконец он спросил:

— Каким образом это раскрылось?

Лукаш подробно передал рассказ Божены. Он не утаил и того, что замужняя жизнь принесла его дочери одни огорчения и обиды.

Антонин не сдержался. Он сказал резко:

— Обиды? Огорчения? А куда вы смотрели? Где были вы? Ведь говорил я вам, что не лежит мое сердце к этому самозванному врачу. Но я умолял Божену подождать, не торопиться со свадьбой, проверить человека. Неужели под ее ногами земля горела?

— О том, дорогой, что они плохо живут, я узнал только сейчас. Это было для меня горькой новостью.

— Вот как!.. Значит, она скрывала? Значит, стыдилась?

— Вероятно, стыдилась, — согласился Лукаш.

— Она настолько потеряла голову, что забыла о своих друзьях. Э-эх!.. — Антонин сжал кулаки. — Никогда не доведет до добра черствое сердце!

Лукаш слушал, не говоря ни слова, сникнув под этим потоком обвинений. В Антонине говорило оскорбленное чувство, к тому же Антонин оказался прав. Конечно, он тоже не мог предвидеть катастрофы, только ревность и боль говорили в нем, но он оказался прав.

Антонин взял себя в руки. Темное, страдающее лицо Ярослава поразило его. Он перешел на деловой тон.

— Почему же вдова Пшибек скрыла от меня свое знакомство с Неричем?

Лукаш развел руками:

— Не ведаю.

— И что же будем теперь делать?

— Продумать надо. Ты подумай, и я подумаю, а вечером зайди ко мне.

— Хорошо, — сказал Антонин. — Передайте Божене, что я разделяю ее горе. Пусть она знает, что я по-прежнему самый верный ее друг.

1

Рудольфу Гоуске нельзя было отказать в практическом уме, предприимчивости и хитрости. Не был он лишен и дальновидности, умения разбираться в людях. И вот подите — опростоволосился с Антониной Сливой и стариком Гофбауэром. Особенно необъяснимо было его доверие к Гофбауэру. Гоуска продолжал считать его своим человеком. В сорок четвертом году он вверил заботам старика свой городской особняк, а теперь поручил ему наблюдение за загородной виллой.

Выполняя обязанности дворецкого, Гофбауэр пристально следил за всем, что происходит на вилле. Он скоро убедился, что Гоуска не собирается перевозить сюда семью. По-видимому, он хотел использовать виллу для каких-то других целей.

С наступлением осени и первых холодов Гоуска распорядился привести в действие паровое отопление и неизменно поддерживать в доме нормальную температуру. В гостиной и кабинете старую мебель заменили новой. На смену прежнему холодильнику привезли другой, последней конструкции и более вместительный. Пол в столовой застлали огромным персидским ковром пунцового цвета с широкими черными обводами по краям. Появился радиоприемник «Телефункен». А вскоре после этих приготовлений на виллу поздно ночью в сопровождении Гоуски пожаловал первый гость, в котором Гофбауэр сразу признал министра юстиции Дртину.

Встречал их Гофбауэр. Гость и хозяин уединились в кабинете, долго о чем-то совещались, а потом Гоуска потребовал вина и закусок. Прислуживал один Гофбауэр. Да никто другой и не мог прислуживать: кроме Гофбауэра и истопника, совмещавшего свои обязанности с обязанностями сторожа и дворника, других людей на вилле не было. А Гофбауэра не смущали ни сервировка стола, ни мытье посуды. Он понимал, что цель оправдывает средства. Только раз в неделю днем на вилле появлялся посторонний человек — полотер. Его нанял лично Гофбауэр, а порекомендовал Слива. И полотер вел себя не вполне обычно — он не столько занимался паркетом, кстати сказать, не особенно нуждавшимся в щетке, сколько слушал Гофбауэра и запоминал все, что тот ему говорил.

Дртина, как выразился Гофбауэр, открыл зимний сезон на вилле. Вслед за ним последовали другие лица: министр внешней торговли Рипка, генеральный секретарь национально-социалистической партии Крайна, министр школ, науки и искусства Странский и какой-то не разгаданный Гофбауэром иностранец — небольшого роста, упитанный человек с жадными бледно-голубыми глазами и бархатным, актерским баритоном.

Приезжали поодиночке, каждый на собственной машине, иногда в сопровождении Гоуски. Когда на вилле был хозяин, то не Гофбауэр, а он сам встречал гостя у дверей.

Самым частым гостем был Крайна. Гофбауэр видел его на вилле уже пятый по счету раз. И засиживался Крайна дольше всех. Он совещался с Гоуской в кабинете по два и по три часа; после этого они переходили в столовую, где их ждали спиртные напитки и холодная закуска.

Сегодня Гофбауэр не рассчитывал на приезд гостей. Он приметил, что два дня кряду никто из них не появлялся. Поэтому он позволил себе выспаться вдосталь и поднялся с постели в начале двенадцатого. Он любил понежиться под одеялом, и если не спал, то просто лежал, предаваясь всевозможным размышлениям. Да и старое тело, уже побитое ревматизмом и другими недугами, неизбежными в таком возрасте, все чаще и настойчивей требовало отдыха. К тому же и работы по дому было немало. Не всякий молоденький выдержит. Надо было ежедневно стирать пыль с мебели, с подоконников, с картин, в определенное время выносить и выбивать ковры, протирать оконные стекла и двери.

Сегодня Гофбауэр решил помочь истопнику. Снегу за ночь навалило основательно, и надо было расчистить дорогу от ворот до крыльца виллы и боковые тропинки, проложенные к службам.

Когда Гофбауэр вышел во двор, истопник уже работал, орудуя деревянной лопатой. Стоял чудный декабрьский день с бодрящим морозцем, расцвеченный яркими, но почти не греющими лучами зимнего солнца. Искрясь на нетронутом снегу, оно слепило до боли в глазах.

Гофбауэр наглухо застегнул свою короткую охотничью куртку, сощурился от яркого света, несколько раз глубоко вдохнул в себя морозный воздух, свежо и ароматно пахнущий, и сказал громко:

— Ну и денек!

Истопник прервал работу и оглянулся.

— Доброе утро!

— Очень доброе, — отозвался Гофбауэр. — Давно такого не было. Настоящая зима. У тебя есть другая лопата? Я тоже хочу снежок покидать. Приятная и полезная для здоровья работа.

Истопник отдал ему свою лопату, а сам пошел за другой.

Через какие-нибудь минуты разгоряченный Гофбауэр сбросил куртку.

Но поработать в полное удовольствие ему не довелось. Скрипнула калитка, и появился полотер. Пожелав обитателям виллы здоровья, он несколько минут наблюдал за их работой и потом, не сказав ни слова, пошел в дом.

Гофбауэр последовал за ним.

— Что нового? — спросил полотер, когда они вошли в кабинет Гоуски.

— Ничего значительного. Вчера был иностранец. Сидел допоздна. Я уж был уверен, что он заночует у нас, да нет, смотрю, выбрался.

— Так и не удалось узнать, кто он такой?

— Не удалось.

— Жаль. А ну-ка опишите его внешность поподробней. Надеюсь, запомнили?