Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер

В довершение ко всему разные субкультуры относятся к животным по-разному, и моралистическая озабоченность вопросом: «А как там обращается с животными мой сосед?» — неважно, как это делаю я, — может стать формой социального соперничества. Жестокие развлечения в особенности дают прекрасный повод для классовой борьбы, и средний класс выступает за запрет петушиных боев, которые нравятся низшему классу, и охоты на лис — забавы высших классов[1294]. Замечание Томаса Маколея «Пуританин презирает травлю медведей не потому, что медведь страдает, но потому, что зритель наслаждается» подсказывает, что кампании против насилия скорее хотят искоренить жестокость в людях, чем избавить животных от страданий. И помогает понять, как любовь к животным может превратиться в мизантропию — нелюбовь к людям.

Еврейские пищевые законы — еще один пример смешения мотивов, стоящих за табу на мясо. Книги Левит и Второзаконие подают эти правила как жесткие догмы: Бог не должен объяснять свои приказы простым смертным. Но, если верить поздним интерпретациям, сделанным раввинами, законы прививают заботу о благополучии животных хотя бы тем, что заставляют евреев остановиться и осознать, что они собираются съесть живое существо, полностью принадлежащее Богу[1295]. Забивать животных должен профессиональный мясник, который рассекает сонную артерию, трахею и пищевод одним ударом остро отточенного ножа. Для тех времен это было очень гуманной технологией — однозначно лучшей, чем отрезать части от живого существа или поджаривать его живьем. Но и это далеко не безболезненная смерть, и некоторые гуманитарные организации сегодня пытаются запретить такую практику. Заповедь «не варить козленка в молоке матери его» — основа запрета смешивать мясные продукты с молочными — также была интерпретирована как выражение сострадания к животным. Но, если вдуматься, это проявление чувствительности наблюдателя. Для козленка, которого собираются превратить в жаркое, ингредиенты соуса — наименьшая из неприятностей.

Культуры, полностью перешедшие в вегетарианство, тоже руководствовались смешанными мотивами[1296]. В VI в. до н. э. Пифагор основал культ, последователи которого не только измеряли стороны треугольника — они избегали мяса, в основном потому, что верили в переселение души из тела в тело, в том числе в тела животных. До того как в 1840-х гг. появилось слово «вегетарианство», воздержание от мяса называлось пифагоровой диетой. Вегетарианство индусов тоже основано на доктрине реинкарнации, хотя циничные антропологи вроде Марвина Харриса предложили более прозаическое объяснение: скот в Индии выгоднее использовать как тягловый, молочный и поставляющий навоз (топливо и удобрение), чем в качестве ингредиента говяжьего карри[1297]. Духовный смысл вегетарианства индусов перешел в буддизм и джайнизм, хотя там внимание к интересам животных выражено более явно благодаря философии ненасилия. Монахи-джайны подметают землю перед собой, чтобы не наступить на насекомое, а некоторые еще и носят маски, чтобы не убить микробов, вдохнув их.

Но в ХХ в. нацизм развеял любые иллюзии, что вегетарианство и человеколюбие как-то связаны[1298]. Гитлер, как и многие его приспешники, был вегетарианцем не столько из сострадания животным, сколько из-за одержимости чистотой, языческого желания воссоединиться с почвой и в пику антропоцентризму и мясным ритуалам иудаизма. Демонстрируя потрясающие способности человеческого разума к разделению морали на изолированные зоны, нацисты, осуществляя немыслимые эксперименты на живых людях, ввели законы по защите лабораторных животных такой строгости, которой Европа еще не видывала. Были законодательно установлены правила гуманного обращения с животными на фермах, съемочных площадках и в ресторанах, где рыбе надо было давать анестезию, а омаров запрещалось опускать в кипящую воду живьем. Благодаря этой странной главе в истории прав животных защитникам вегетарианства пришлось отказаться от самого надежного своего аргумента: поедание мяса делает людей агрессивными, а отказ от него — миролюбивыми.

~

Ряд самых ранних проявлений этической озабоченности благополучием животных относится к эпохе Возрождения. Европейцы заинтересовались вегетарианством, когда узнали об Индии — стране, где никто не ест мяса. Писатели, в числе которых были Эразм и Монтень, осуждали жестокое обращение с животными — охоту и скотобойни, а Леонардо да Винчи сам стал вегетарианцем.

Но только в XVIII и XIX вв. эти доводы в пользу животных стали звучать убедительно, частично благодаря науке. Субстанциальный дуализм Декарта, который считал сознание ничем не связанной сущностью, существующей отдельно от мозга, проложил путь теориям монизма и пропетивного дуализма, которые уравнивали или как минимум соединяли сознание с активностью мозга. Раннее нейробиологическое мышление возымело последствия и для животных. Вольтер писал:

Иеремия Бентам, с точностью лазера препарируя мораль, заострил внимание на вопросе, которым мы должны руководствоваться в нашем отношении к животным: могут ли они страдать. К началу XIX в. Гуманитарная революция распространила свое внимание не только на людей, но и на прочие чувствующие существа, Первой целью была избрана самая заметная форма садизма по отношению к животным — кровавые забавы, а затем и издевательства над вьючными, сельскохозяйственными и лабораторными животными. Когда первая из соответствующих мер — запрет жестокого обращения с лошадьми — была в 1821 г. представлена английскому парламенту, идея вызвала припадки смеха у парламентариев, которые говорили, что так дело вскорости дойдет до защиты собак, а того гляди и кошек. Через два десятилетия именно так и случилось[1300]. В том же столетии в Британии смесь гуманизма и романтизма вызвала к жизни антививисекторские лиги, вегетарианские движения и общества по предотвращению жестокого обращения с животными[1301]. После публикации в 1859 г. «Происхождения видов» Дарвина биологи, принявшие теорию эволюции, не могли больше считать, что сознание присуще только людям, и к концу века в Британии вивисекция была запрещена законодательно.