Три фурии времен минувших. Хроники страсти и бунта. Лу Андреас-Саломе, Нина Петровская, Лиля Брик - Игорь Талалаевский

Лиля. Я увлекалась балетом.

Эльза. Вечером приходит мой будущий муж, Андре Триоле, француз, в военной форме.

Лиля. Мы были в соседней комнате, играли в карты. Вышли посмотреть… Без комментариев.

Эльза. Володя отчужденно здоровается. Он вежлив и молчалив и никогда больше об этом французском романе не заговаривает.

В 18 году я сдала экзамены и получила свидетельство об окончании архитектурно-строительного отделения Московских женских строительных курсов. Мне выдали заграничный советский паспорт, в котором значилось: «Для выхода замуж за офицера французской армии». В паспорте матери стояло: «Для сопровождения, дочери». Товарищ, который выдавал мне паспорт, сурово посмотрел на меня и сказал в напутствие: «Что, у нас своих мало, что вы за чужих выходите?». Распродали вещи. Подошел день отъезда. Сели на извозчика, с чемоданом. На весь Голиковский заголосила моя кормилица Стеша. Так мне и не довелось ее больше увидеть, а я-то думала, что через каких-нибудь три-четыре месяца вернусь… Мы должны были ехать в Париж через Швецию. Пароход уходил из Петрограда 4 июля. Остановились у Лили. В квартире никого не было.

Лиля. Мы с Володей уехали в Левашово, под Петроградом. Только недавно мы сошлись. Для мамы такая перемена в моей жизни оказалась сильным ударом. Она не хотела видеть Маяковского и готова была уехать, не попрощавшись со мной.

Эльза. Я поехала в Левашово одна. Было очень жарко.

Лиля. Я загорела до волдырей и лежала в полутемной комнате. Володя молчаливо ходил взад и вперед. Не помню, о чем мы говорили, как попрощались.

Эльза. Я была подсознательно убеждена, что чужая личная жизнь есть нечто неприкосновенное. Поэтому не спрашивала у Лили, что же будет дальше, как сложится жизнь самых близких любимых людей в этом новом их положении.

Лиля. На следующий день я приехала прямо с утра. Я внезапно поняла, что Эльза действительно уезжает, что выходит замуж за какого-то чужого француза, что накануне она прощалась со мной и Володей… Может быть, ты передумаешь, Эличка? Не уезжай! Выходи лучше за Ромочку Якобсона… Да поздно я спохватилась.

Эльза. На пристань Володя не приехал. Мама не сменила гнев на милость. На многие годы я увезла с собой молчаливого Володю, ходившего по полутемной комнате, а Диличку такой, какой она была на пристани в час отбытия. Это было в июле 18 года.

Лиля. Жара, голодно, по Петрограду гниют горы фруктов, есть их нельзя — холера как сыщик хватает людей где попало… А я тянусь к Эльзе, хочу передать сверток с котлетами, драгоценным мясом…

Эльза. Ее тоненькая фигурка, маленькие ноги в тоненьких туфлях рядом с вонючей холерной лужей, глаза — «круглые да карие, горячие до гари»… Пароход отчалил. По ту сторону воды вставала жизнь в другом разрезе.

В Париж я ехала долго. Московские визы оказались недействительными, и нас никуда не впускали.

Промаявшись в Норвегии и Англии, я попала в Париж лишь в конце 19 года, тут же вышла замуж и уехала с мужем на остров Таити. Через год мы оттуда вернулись в Париж. В 21 году я развелась с мужем и уехала в Лондон, где моя мать работала в советском учреждении «Аркос». В Лондоне я поступила на службу к архитектеру, — пригодились мне строительные курсы! — а в 22 году собралась в Берлин, так как туда должны были приехать Лиля и Маяковский. В Берлине я начала писать. Уговорил меня на это дело Виктор Шкловский[99]. Он показал мои к нему письма Горькому. Алексей Максимович, живший тогда под Берлином, в Саарове, прислал мне на эти письма как бы рецензию и одновременно пригласил через Шкловского погостить. Словом, я осталась в Берлине до 24 года.

Шкловский. Мое прошлое — ты было. Были утренние тротуары берлинских улиц, базары, осыпанные белыми лепестками цветущих яблонь. Ветки яблонь стояли на длинных базарных столах в ведрах. Позднее, летом, были розы на длинных ветках, — вероятно, это вьющиеся розы. Орхидеи стояли в цветочном магазине на Унтер-ден-Линден, а я их никогда не покупал. Был беден. Покупал розы — вместо хлеба. Я один. У меня нет своих в Берлине.

Эльза. Лиличка! На новой квартире я ужилась. Подозреваю, что хозяйка у меня из экс-веселящихся, соответственно и характер у нее не злобный и не придирчивый. Разговаривают в моих краях только по-немецки, Откуда не идешь, приходится пробираться под 12 мостами. Такое это место, что без особой нужды не заедешь. Знакомые с Курфюрстендам по дороге заходить не будут.

Шкловский. Вот вам план книги. Человек пишет письма к женщине. Она запрещает писать о любви. Он примиряется с этим и начинает рассказывать ей о чем угодно. Для него это способ распускания хвоста.

Эльза. При мне состоят все те же, поста не покидают. Тот, третий, ко мне окончательно пришился. Почитаю его своим самым крупным орденом, хотя влюбчивость его мне известна. Пишет мне каждый день по письму и по два, сам же мне их приносит, послушно садится рядом и ждет, пока я их прочту.

Шкловский. Но тут за сценой появляются соперники. Их два: 1/ англичанин, 2/ некто с кольцами в ушах. Письма начинают желтеть от ярости.

Эльза. Первый все еще посылает цветы, но грустнеет. Второй, которому ты меня неосторожно поручила, продолжает настаивать на том, что любит. Взамен требует, чтобы я со всеми своими неприятностями обращалась к нему. Такой хитрый.

Шкловский. Человек русского обряда поведения смешон в Европе, как пушистая собака в тропиках.

Эльза. Несмотря на покойное житье здесь, я тоскую по Лондону. По одиночеству, размеренной жизни, работе с утра до вечера, ванне и танцам с благообразными юношами. Здесь я от этого отвыкла. И слишком много горя вокруг, чтобы об этом можно было хоть на минуту забыть. Пиши скорее про все свои дела. Целую тебя милую, самую красивую, спасибо еще раз за любовь и ласку.

Шкловский. Женщина материализует ошибку. Ошибка реализуется. Женщина наносит удар. Боль реальна.

Шкловский. Дорогая Аля!

Эльза. Милый, родной.

Шкловский. Я уже два дня не вижу тебя.

Эльза. Милый.

Шкловский. Звоню. Телефон пищит, будто я наступил на кого-то.

Эльза. Не надо.

Шкловский. Дозваниваюсь, — ты занята днем, вечером.

Эльза. Родной.

Шкловский. Еще раз пишу. Я очень люблю тебя.

Эльза. Не пиши мне о любви.

Шкловский. Ты город, в котором я живу, ты название месяца и дня.

Эльза. Не надо.