Зеркало и свет - Хилари Мантел

– Ваше величество! Вы могли бы отправить в Клеве моего сына Суррея. Посол благородного рода добавит нам уважения, не правда ли?

Он, Кромвель, хмурится:

– Не думаю, что нам надо завоевывать уважение. Это пройденный этап.

– Верно, – весело говорит Генрих. – И все советники Вильгельма согласны. Нам незачем утруждать вашего сына. Я знаю, он занят строительством наших укреплений на ваших землях. Не хотелось бы его отвлекать.

Норфолк сводит брови:

– А что с деньгами? Какое приданое?

Он отвечает:

– Вильгельм даст за сестрой сто тысяч крон. Однако они останутся на бумаге.

– Что, он их не выплатит? – Норфолк возмущен. – Они нищие?

Генрих говорит:

– Мы согласны отказаться от того, что нам причитается. Герцог молод, и у него много забот. Как вы знаете, он вошел в Гельдерн, на который имеет все права. Однако император грозит ему войной.

Он, лорд – хранитель малой печати, сказал Клевским посланцам: «Мой король ценит добродетель и дружбу выше звонкой монеты». Немцы с облегчением воскликнули, Боже, какой благородный джентльмен! Но мы меньшего и не ждали.

– Договоренность должна оставаться в тайне, – говорит Генрих. – Если о ней прознают, это будет позор для Вильгельма. Скоро я назову герцога братом, так что желаю уберечь его от неловкости.

– А как насчет путешествия? – спрашивает Норфолк. – Переезд принцессы стоит дорого.

– У нас есть корабли, – отвечает Генрих.

Герцог ощетинивается:

– Есть препятствия? Кровная близость? Они родственники?

– Анна – восьмиюродная сестра короля.

– Ну, это вроде не страшно, – говорит Норфолк. – Значит, разрешения от папы, слава богу, не требуется.

Король говорит:

– Сознаюсь, для меня новость, что у нас нет общего языка. Впрочем, послы говорят, что она умна и наверняка выучит наш язык, как только за это возьмется. К тому же все немножко говорят по-французски, даже те, кто уверяет, будто не говорит. Не правда ли, милорд Кромвель?

– Советники Вильгельма говорят по-французски, – отвечает он. – А вот дама…

Король его перебивает:

– Когда Екатерина приехала из Испании, чтобы выйти за милорда моего брата, она не знала ни английского, ни французского, а он не говорил по-испански. Мой отец-король подумал, не важно, она, как говорят, хорошая латинистка, сумеют объясниться так. Только выяснилось, что он не понимает ее латынь, а она – его. – Король смеется. – Однако у них было стремление поладить, которое вскоре перешло в чувство. И конечно, мы сможем вместе музицировать. Пусть она не знает английских песен, она наверняка поймет их на других языках.

Он говорит:

– Насколько мне известно, в Германии знатные дамы не учатся музыке. Там считают, что петь и танцевать неприлично.

У короля вытягивается лицо.

– Чем же мы будем заниматься после ужина?

– Пить? – предполагает Норфолк. – Немцы – известные пьяницы.

– Про англичан тоже так говорят. – Он бросает на герцога яростный взгляд. – Леди Анна пьет только сильно разбавленное вино. И музыка у них вовсе не запрещена. Герцогиня Мария слушает арфу. Герцог Вильгельм путешествует в сопровождении музыкантов.

Все это правда. Однако наши люди в Клеве писали ему, что при дворе герцога царит скука. К девяти вечера все расходятся по своим комнатам и не выходят до рассвета. Кубок вина не нальют, пока не побеспокоишь какого-нибудь высокопоставленного сановника с ключами.

– Мы с женой будем охотиться, – говорит король. – Услаждаться радостью ловитвы.

– Она вроде бы умеет ездить верхом, ваше величество.

– Еще бы не уметь. Не пешком же она ходит, – говорит Норфолк.

– Но я не знаю, стреляет ли она из лука. Впрочем, если нет, то научится.

Король озадачен:

– У них дамы не охотятся? Целый день вышивают?

– И молятся, – отвечает он.

– Богом клянусь, – говорит Норфолк, – она будет благодарна вам, что вы ее оттуда забрали.

– Да. – Генрих видит все в новом свете. – Да, несладко ей жилось. И своих денег у нее, полагаю, не было. Она увидит, что у нас другие порядки. Однако я надеюсь… – Он осекается. – Кромвель, вы уверены, что она умеет читать?

– И писать, ваше величество.

– Что ж, хорошо. В качестве нашей супруги она найдет себе достойные развлечения по вкусу. В конце концов, нам нужна жена, а не ученый доктор для нашего наставления.

Генрих отводит его в сторонку и, обернувшись, убеждается, что Норфолк далеко.

– Что ж, милорд, – неуверенно говорит король, – мы проделали большой путь. Я думал, ни одна не согласится за меня выйти. – Он смеется, показывая, что пошутил. Не согласится выйти за короля Англии? – Я только грущу о герцогине Миланской и буду зол, если узнаю, что ее просватали за другого. И мне огорчительно, что я не увидел ее своими глазами. Мое сердце склонялось к ней.

– Сожалею, что с ней ничего не вышло. Зато так вы ничем не обязаны императору.

– Короли не вправе выбирать, кому отдать свое сердце, – говорит Генрих. – Я вижу, что мне придется полюбить другую. Но можете сказать мастеру Гольбейну, что он угодил мне портретом герцогини Кристины. Мне кажется, она стоит в комнате и вот-вот со мной заговорит. Передайте Гансу, что я не расстанусь с этим портретом. Оставлю у себя и буду на него смотреть.

– Конечно, – говорит он. – Хотя, возможно, не на виду у новой королевы, сэр.

Король говорит:

– Плохо же вы обо мне думаете, милорд. Я не варвар.

Он отправляется в Тауэр. Проходит через апартаменты, где английские королевы проводят ночь перед коронацией, где провела свои последние дни Анна Болейн. Джейн до коронации не дожила – мы собирались короновать ее в Йорке, но опасались бунтовщиков, а в итоге так и не успели. Эссекский лудильщик, напившись в «Колоколе» неподалеку от места, где он сейчас стоит, смущал добрый народ на Тауэрском холме, крича, что Джейн убил собственный сын. Эдуард будет губителем людей, орал бродяга, таким же как его отец.

Конец истории предсказуем. Пришла стража и забрала лудильщика. Что с таким делать, кроме как высечь его у тележного задка или повесить? Лорд Кромвель стоит перед портретом покойной королевы, нетвердой рукой намалеванным на стене. Видит круглое бледное лицо, волну белокурых волос. Думает, сойдет ли за Анну? Или придется писать поверх новый? Жаль закрашивать такую добрую госпожу. Под слоем штукатурки, прожигая ее насквозь, горят черные глаза Анны Болейн.

Он думает, вот бы двор называл Анну Клевскую Анной, не произносил ее имя на английский манер. Однако женщины получают новое имя, таков их удел, у них нет родины – они едут к мужу, туда, куда их отправят отец и братья. Путь через улицу порой так же далек, как путешествие через море. Джейн Рочфорд как-то об этом говорила. Меня сбыли с рук, точно борзого щенка, сказала она, только раздумывали еще меньше; сгубили мое будущее. (А ведь ее отец, лорд Морли, такой серьезный и кропотливый ученый.)