Русско-турецкая война 1686–1700 годов - Андрей Геннадьевич Гуськов

внимательнейшим образом «остерегать», чтобы в ней все было «написано подлинно на чем учинитца договор и постановление»[2396].

Специально рассматривалась возможность «чинить» договор только с турецким султаном (по его же просьбе), то есть без упоминания крымского хана. В таком случае требовались гарантии, в случае русско-крымской войны, отказа со стороны Порты в помощи своему вассалу, а «то какой будет мир, а миротворение всегда бывает правдивое, чтоб впредь на обе стороны к тишине и к покою и к прибыли было»[2397]. Со своей же стороны посланникам полагалось настаивать на подписании договора от имени Московского государства «и со всеми к нему приналежащими княжествами и землями в них з живущими». Вероятные попытки османов исключить упоминание «Украины Малоросийской» и «Запорогов» (Запорожской Сечи) со ссылками на договор с Речью Посполитой отвергались, так как эти земли отошли к России по Вечному миру 1686 г. А султану чужими землями «к иному государству поступатца и в договоры вписывать было нельзя, чего и не довелось»[2398]. Дважды оговаривался запрет на упоминание в тексте возможного соглашения бывших союзников по антитурецкой коалиции — австрийцев, венецианцев и поляков, которые с султаном «помирились, оставя царское величество»[2399].

Во время пребывания в Константинополе рекомендовалось налаживать контакты с представленными там дипломатами европейских стран, у которых можно было просить помощи и узнавать «ведомости»[2400]. Другим источником информации должны были выступать православные патриархи, которым, «смотря по их трудам», предназначалось жалование «собольми против прежних дач»[2401]. Переписку с Москвой следовало вести через «нарочных» гонцов с разрешения турецких властей, которым требовалось указать, что отказ спровоцирует замедление переговорного процесса: «…и от того в делех на обе стороны учинитца мешкота и несходство». При запрете или других помехах посланники должны были вести секретную переписку через гетмана И. С. Мазепу «тайною образцовою азбукою», используя надежную «оказию» «с ведомыми проходцами». А уже от него письма бы доставлялись в российскую столицу[2402].

Отдельными проблемами выступали вопросы о «вольной» торговле и Гробе Господнем. По первой позиции предлагалось введение свободного передвижения купцов по территории обеих стран («в те городы и места, в которые кому будет способнее») с выплатой соответствующих пошлин. Причем при отсутствии предложений с турецкой стороны посланник должен был сам выступить с таким почином. Поддерживалась возможная инициатива по включению в торговые операции, помимо русских и турецких, еще и персидских товаров. Исключение делалось лишь для «карабельного» леса[2403]. Предложения по религиозной тематике требовалось выдвигать лишь в «пристойное время», в перерывах между другими делами. Кроме полного возврата, «как бывало изстари», «греком» Гроба Господня и Иерусалимской церкви, озвучивались просьбы о снятии ограничений в исповедовании православной веры («в вере свобода») на территории владений султана, об отмене дополнительного обложения православных («дани») в связи с войной и о разрешении свободного перемещения паломников[2404].

Рассматривался даже вопрос о возможном заключении договора о дружбе и взаимопомощи в ответ на такое предложение турок: быть «другу другом, а недругу недругом». Причем если в первоначальном виде в «докладных статьях» Ф. А. Головин однозначно отвергал такое развитие событий, то в черновике тайного наказа посланнику указывалось «отговариватца не силно, а естли заупрямитца, и то написать»[2405].

Особо оговаривались возможные требования османской стороны, которые могли затянуть переговорный процесс. Во-первых, категорически запрещалось принимать «малое перемирие» на 1–5 лет по образцу Карловицкого соглашения. Во-вторых, при полном неприятии оппонентами основных позиций Москвы касательно территориальных изменений (Азов, Казы-Кермен) и прекращения выплаты дани необходимо было запрашивать дополнительные инструкции у государя, прямо не отказывая туркам. В-третьих, в требованиях запрета ремонта старых укреплений и постройки новых крепостей (городков) на завоеванных территориях разрешалось уступить по второй позиции, отстаивая всеми силами первую[2406].

В последней, 33-й статье наказа рассматривались экстраординарные ситуации, связанные с возможным прекращением переговоров и возобновлением военных действий. Категорический отказ турок продолжать контакты с русскими посланниками без возвращения всех завоеванных земель и возобновления «дачи» хану предписывалось нивелировать «пространными розговоры» по образцу вышеуказанных статей, препятствуя «отпуску» миссии из Константинополя и отправляя нарочных гонцов (или «тайных проходцев») в Москву. Особо внимательно следовало выяснять внешнеполитическую обстановку на границах Османской империи, а также ее возможное намерение начать новую войну «к отмщению своих убытков и к возвращению уступленных городов ис свой стороны». В случае, если «мир… не состоитца», требовалось вступить в тайные переговоры с Константинопольским патриархом и советоваться с ним о предстоящей войне и походе к Дунаю и крепости Килия, о помощи со стороны христианских народов, «которые в той войне обещаютца спомогати, о чем многажды писал он, святейший патриарх и протчие к великому государю». Все пространные разговоры следовало записывать, сохраняя полную секретность, «чтоб сего протчие не уведали»[2407].

В качестве дипломатического обеспечения деятельности миссии было отправлено несколько посланий в страны, имевшие в Стамбуле собственные представительства. 29 июля 1699 г. в Вену, Гаагу и Лондон ушли просьбы о содействии их послов прибывающему в османскую столицу русскому дипломату[2408]. К самому султану и крымскому хану с «обвещением» о предстоящей миссии еще в апреле 1699 г. были направлены грамоты. Причем задача по организации их пересылки была возложена на украинского гетмана[2409].

Из-за капризов погоды русская эскадра, на одном из кораблей которой находился сам Петр I, покинула Таганрог лишь 14 августа, отправившись в «морской поход». После двухнедельных переговоров в Керчи с турками, не желавшими пропускать посольский корабль в Черное море, удалось добиться разрешения на проход. Российская флотилия отправилась обратно, а «Крепость» с миссией Е. И. Украинцева и И. Чередеева на борту 28 августа 1699 г. отплыла в сторону Константинополя. 6 сентября посольство достигло столицы Османской империи[2410].

Переговоры и заключение соглашения

Официальные контакты посольства Е. И. Украинцева начались 12 сентября беседой с А. Маврокордато. 18 сентября посланники посетили великого везира Хусейн-пашу Кёпрюлю[2411] и лишь 8 октября оказались на аудиенции у султана Мустафы II. Первая же дипломатическая конференция состоялась 4 ноября в присутствии великого везира. Всего было проведено 23 (24) конференции «с министры государства Турского» («думными людьми») — известными нам по Карловицким переговорам реисом-эфенди («великим канцлером») Рами Мехмедом и великим драгоманом («ближним секретарем государства Оттоманского») Александром Маврокордато[2412].

Общий ход переговоров, подробнейшим образом описанный М. М. Богословским[2413], в целом соответствовал канве дипломатического противостояния на Карловицком конгрессе. Россия планировала заключить мир или долговременное перемирие, полностью сохранив все завоевания (крепости с окружавшими их территориями), закрепив отказ от каких-либо выплат Крыму и организовав обмен пленными. Дополнительно планировалось