Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос

Стерильно-белые стены покрываются паутиной трещин. Сквозь хаотичные линии разлома просачивается мрачно-бордовый.

Стою посреди мерзкой жижи. Боюсь пошевелиться. Немеют запястья, немеют щиколотки. Колючий холод пробирается под кожу. Язык примерзает к нёбу.

Молитва не уносится к небесам, запекается на искусанных устах.

— Драгоценности? Недвижимость? Ценные бумаги? — озвучиваю версии, которые приходят на ум.

Озвучиваю абсолютно все.

Кроме той, что про кровь.

— Талант, — фон Вейганд ухмыляется. — Гениальность.

В чёрных глазах плещется веселье.

— Понятное дело, — бросаю раздражённо. — Иначе бы каждый рассекал на Bugatti Veyron и руководил крупной корпорацией.

Опять лавирует, путает карты и уходит от ответа.

Хватит это терпеть.

Нужно прижать негодяя, дожать и выжать по максимуму.

— Обрисуй подробную схему, выведи формулу могущества и успеха, продемонстрируй конкретный алгоритм действий, — требую с нажимом.

Туманные фразы больше не прокатят.

Нечего порожняк гнать.

Настаиваю на детальном освещении вопроса.

— Нет ни схем, ни формул, — заявляет елейно. — Неужели до сих пор не поняла?

Выражение моего лица вынуждает объяснять по слогам.

— Всё зависит от ситуации, — нежно и ласково, проявляя безграничное терпение, словно для неразумного дитя. — Нужно трезво оценить противника, рассчитать его возможные ходы, добыть информацию. Узнать, что он скрывает, чего боится, чего желает.

Негодую.

— Типа не тратишь ни гроша? — размахиваю красной тряпкой перед быком. — Тупо копишь инфу? Оцениваешь и рассчитываешь?

Очередная партия отмазок. Развод для приезжих. Общие положения. Ненавистная теория и ни грамма практики. Красивые слова, лишённые души.

Да за кого он меня принимает?!

За клиническую идиотку.

За наивную дуру.

Любимую и единственную дуру.

Ну, неплохо.

В принципе пойдёт.

— Типа, — соглашается саркастически, тут же поправляет: — Но не тупо.

— Бред, — отмахиваюсь. — Нельзя предугадать до мелочей. Всё не предусмотришь. Порой мы сами понятия не имеем, как поступим при определённых обстоятельствах. Мир полон сюрпризов. Косяки неизбежны.

— Правда? — хмыкает. — Люди так уверены в собственной уникальности.

— Куда нам, жалким ничтожествам, до сияющего Олимпа? — нервно передёргиваю плечами, скрещиваю руки на груди, будто инстинктивно пытаюсь выстроить линию защиты.

Полные губы кривятся в недоброй усмешке. Искры веселья гаснут в горящих глазах, покрываются кромкой льда.

Молниеносная перемена.

Неуловимая и неумолимая.

— Вспомни побег, — произносит вкрадчиво. — В Киеве.

Вздрагиваю машинально.

Помимо воли.

Отшатываюсь назад, вжимаюсь в кресло.

— Когда ты вылезла через окно, — продолжает сухо. — Замаскировалась, нарядилась в одежду своего драгоценного Стаса.

Зачем ворошить прошлое, зачем возвращаться на пепелище.

Зачем погружать меня в один из самых страшных периодов жизни.

Туда, где я была всего лишь бесправным куском мяса для тр*ха.

— Стас не «мой», — заявляю твёрдо. — И уж точно не драгоценный.

Es wird Kalt. (Холодает.)

Зримо. Ощутимо. До мурашек.

— Значит, не возражаешь, если он окажется в подвале? — ровно, без эмоций, словно за этим не таится ничего ужасного.

— Заслужил, — бравирую из последних сил. — Бросил у алтаря, оставил на растерзание бандитам. Пускай расплачивается.

Дикий, иррациональный страх захлёстывает с головой, окунает в зыбкий омут памяти. Сдавливает до хруста в костях, сминает и душит.

С шутками покончено, настал черёд бить точно в цель.

Фон Вейганд неспешно затягивается сигарой.

— Я буду пытать его.

И тебя заодно

— Хочу, чтобы ты смотрела.

Пей до дна.

— Не пропустила ни единой секунды представления.

Гр*баная откровенность.

— Почти как в опере.

Подавись.

— Громко и впечатляюще.

Захлебнись, с*ка чёртова.

— Ни грамма фальши.

Сама напросилась.

— Но я же не монстр.

А ты воплощение доброты.

— Разрешу облегчить страдания.

Получай.

— Когда развлечение надоест.

Милосердная моя.

— Можешь убить его сама.

Фон Вейганд наполняет стакан, осушает за раз. Уже не смакует, поглощает и пожирает. Без остатка.

— Звучит заманчиво, — не узнаю собственный голос.

Чужой, надтреснутый, замёрзший.

— Только прошу, — неожиданно хрипло.

Глазам становится больно. Что-то обрывается внутри, терзает неровными гранями. Обжигающая влага струится по щекам.

Слёзы или кровь?

— Пожалуйста, не надо, — нервно сглатываю.

Так случается.

В мгновение ока.

Будто ослепительная вспышка, сбивающая с толку.

Доля секунды, не больше.

Komm zu mir. (Подойди ко мне.)

Романтичный шеф-монтажник мило улыбается и манит приблизиться, протягивает руку, предлагает познать настоящее счастье, испытать неземную любовь, вкусить сочный плод запретной страсти.

Hab keine Angst. (Не бойся.)

Но стоит коснуться — видение раскалывается.

Прямо под моими пальцами.

Рушится каскадом, вспарывает плоть, обагряет, лишая отпущения грехов, погребает под градом осколков.

Нравится?

Безжалостный барон хищно скалится.

Te quiero puta. (Я люблю тебя, шлюха.)

Хватает за волосы, шумно вдыхает аромат, царапает нежную шею зубами. Отступает и наблюдает. Вновь настигает. Бьёт наотмашь, толкает в грязь.

Наслаждайся правдой, дрянь.

Сапогом прямо по губам.

Хлебай.

Прижимает к сырой земле.

Ты никто. Не моя. Моё. Не отдам никому. Ни Богу, ни Чёрту. Не спрячешься. Найду. Не сбежишь. Убью. Никогда не отпущу.

Так случается.