Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос

— Но ты этого не сделал, не показал компромат, не предложил договориться, — произношу медленно. — Почему не ускорил процесс?

— Потому что неинтересно, — заговорщически подмигивает. — Куда любопытнее загонять добычу постепенно, отрезать пути отступления, отнимать надежду капля за каплей.

— Ясно, — бросаю сухо.

Мечтаю промочить горло, обжечь внутренности спиртным, щедро окропить алкоголем открытые раны.

— Налоговая проверка — идеальное орудие расправы, — сообщает елейно.

— Если ведёшь бизнес честно, любые проверки по барабану, — ядовито парирую.

— Наш герой тоже так считал, — усмехается. — Правила его не спасли.

Поднимается, направляется к комоду, останавливается и отворяет мини-бар, достаёт виски. Возвращается обратно. Наливает стакан.

Курит и пьёт.

Не спешит продолжать историю.

Дым сигары не кажется едким. Окутывает ароматом кофе, дурманит древесными нотами, обдаёт солоноватым запахом моря.

Сражаюсь с искушением, пытаюсь отвлечься.

Тщетно.

Ныряю в неизвестность.

— Чем всё закончилось? — задаю прямой вопрос.

— До суда не дошло, — неожиданно быстро отвечает фон Вейганд. — Осознав грядущие последствия, он любезно продал контрольный пакет акций. Формально — за деньги. В действительности — бесплатно.

Лихо.

Ювелирная работа.

— Вскоре совет директоров приветствовал нового президента, — огонь замерзает в тёмных глазах. — А старый отправился на кладбище.

— Фигура речи? — срывается с губ автоматически.

— Он напился и решил прогуляться, — произносит холодно. — Вышел на улицу через окно двадцатого этажа. То, что удалось соскрести с асфальта, хоронили в закрытом гробу.

— Т-ты… — осекаюсь, не хватает смелости озвучить, просто сдавлено бормочу: — Ты?

— Я был слишком занят, — выпивает порцию виски залпом. — Трахал его невесту.

— Шутишь? — выдаю поражённо.

— Горячая сучка, — причмокивает. — Какие уж тут шутки.

Мои брови возмущённо устремляются вверх, губы нервно подрагивают. Задыхаюсь, словно в грудь вонзается лезвие.

Со стороны выглядит так, будто сейчас разрыдаюсь. Или зайдусь в припадке дикого хохота. Сломлена и повержена, охвачена истерикой.

На самом деле, мне просто больно.

Чудовищно. Адски. Зверски.

До дрожи, до хрипоты, до изнеможения.

Не раскалённые иглы под ногти. Не методичное дробление позвонков в тисках. Не токсичная кислота, разъедающая плоть.

Хуже, хуже, гораздо хуже.

Хочется завопить, к чёрту сорвать голос.

Хоть как-то унять, облегчить, отпустить, сторговаться на компромисс.

Но нет.

Не выходит, не получается.

Храню молчание. Почти не двигаюсь. Сильнее сжимаю кулаки. Застываю точно статуя. Сливаюсь с креслом.

Признаем очевидное.

Барон Валленберг отлично разбирается в изощрённых развлечениях. Умело нарезает на части. Не ножом, а словами.

— Юная и свежая, готовая вынести любые унижения ради выгодной партии, — широко ухмыляется. — В жёны я её не взял, но с удовольствием вы*бал.

Алкоголь ударяется о хрустальные стенки, заполняет до краёв.

— Не верю, — практически шепчу.

— Во что? — шальной блеск озаряет взгляд. — В то, что я трахал других женщин?

Несколько крупных глотков.

— Их было много. Блондинок. Брюнеток. Рыжих. Тысячи разных.

Комната тонет в клубах дыма.

— Кого я только не трахал. Как только не трахал. По-всякому.

Отрицательно качаю головой, стараюсь развеять туман вокруг.

— Не верю, что не раскаиваешься, — заявляю чуть слышно, скороговоркой, опасаясь вновь сбиться.

Фон Вейганд смеётся.

Долго и надрывно, безумно и пугающе, вынуждая содрогаться и трепетать. Смеётся до слёз.

А после каменеет, превращается в глыбу льда.

— Я ни о чём не жалею, ничего не желаю исправлять, — произносит твёрдо и чётко. — Я никому не даю второй шанс. Поэтому парень зря распустил сопли. Сам выбрал, сам оплатил.

Никогда не стоит недооценивать своего врага.

— Слабак, — бросает брезгливо. — Не выдержал позора, сиганул в окно. Такие напрасно землю топчут, мешаются под ногами.

Господи.

— Ты не прощаешь? — прикусываю щеку изнутри, чтобы не расплакаться. — Совсем? Никого?

Приглушённо всхлипываю, с трудом перевожу дыхание.

— Даже меня?

Вымученно улыбаюсь, подаюсь вперёд, касаюсь его запястья. Чуть притрагиваюсь, будто дуновением ветра ласкаю разгорячённую кожу.

— За Стаса?

Зажмурившись, отворачиваюсь, однако не отстраняюсь.

Я же наломала дров, перечеркнула прошлое, собралась замуж. Приобрела наряд, разослала приглашения. Сбежала от воспоминаний, переехала. Целовала другого, обнимала, делила с ним одну постель. Надеялась полюбить. Привыкнуть, смириться.

Я не дождалась. Предала.

Пусть и считала, что чувства выброшены на помойку. Пусть не знала, что всё вернётся. Не могла представить.

Но должна была верить.

Увидимся.

Фон Вейганд не лжёт.

Сбивает с толку, путает, вводит в заблуждение, недоговаривает, будит воображение. Терзает, издевается, измывается.

Но не лжёт, всегда выполняет обещания.

— Нечего прощать, — отпускает стакан и сжимает мою ладонь, переплетает наши пальцы, крепко и обжигающе, словно желает спаять воедино. — Глупая девочка.

Твоя девочка.

Гордись.

Прочь сомнения, плевать на обиды.

Не отдам, не отпущу, не разомкну объятья. Доверюсь целиком и полностью. Ничего не утаю.

Захлебнусь. Задохнусь. Сгорю. Пройду через все земные и неземные пытки. Миную семь кругов ада. И даже больше. Но никогда не нарушу клятву. Не ослаблю хватку.

Это неизлечимое. Хронический недуг. Неразлучность.

Мы заключены друг в друге. Поражены смертельной болезнью. Навеки потеряны для приличного общества. Вычеркнуты из списков ныне живущих. Позабыты с праведным ужасом.

Проклятые. Обречённые. Отверженные. Обручённые где-то наверху. Или внизу. Разве имеет значение. Не важно.

Главное — вместе. Ощущая жар плоти, отражая одинаковый пульс. Продолжение одного шрама.