Когда пируют львы. И грянул гром - Уилбур Смит

– Ага, небось больно будет, когда мама прижжет тебе йодом! – злорадно заявил он. – Да еще придется эту грязь вычищать иголкой. Спорим, будешь орать как резаный!

Шон и ухом не повел. Поднял стебелек травы и принялся тыкать им прямо в рану. Гаррик наблюдал за ним с интересом.

Близнецы совсем не походили друг на друга. Шон взрослел на глазах, превращаясь в мужчину: плечи раздались и налились силой, а под детским жирком уже крепла мощная мускулатура. Он выглядел очень живописно: черноволосый, загорелый до смуглости от жаркого солнца, губы яркие, щеки светятся, играя молодой кровью под кожей, а глаза синие – нет, скорее темно-синие, вплоть до фиолетового, цвета индиго, как тень облака, упавшая на гладь горного озера.

Гаррик же обладал худощавым телосложением, запястья и лодыжки его скорее подошли бы девочке. Волосы неопределенного цвета с каштановым отливом заметно редели на затылке; на щеках цвели веснушки; нос и веки, обрамляющие бледно-голубые глаза, вечно имели розовый цвет из-за аллергии.

Гаррик довольно быстро потерял интерес к хирургическим манипуляциям Шона. Протянув руку, он потеребил одно из висячих ушей Тинкера, и ритм частого дыхания собаки сразу сбился: пес два раза сглотнул, и с кончика его языка сорвалась капля слюны. Гаррик поднял голову и посмотрел вниз, на склон. Чуть пониже от того места, где они сидели, начиналась поросшая кустарником лощина. У Гаррика перехватило дыхание.

– Шон, смотри, вон там, рядом с кустом! – проговорил он дрожащим от волнения шепотом.

– Что? – Шон вздрогнул, поднял голову и сразу увидел, на что показывает брат. – Подержи Тинкера, – велел он.

Гаррик схватил собаку за ошейник и притянул к себе ее голову – не дай бог, увидит и бросится в погоню.

– Это самая большая старая антилопа в мире, – прошептал он.

Шон не отвечал, поглощенный зрелищем.

Сквозь густые заросли кустарника осторожно пробирался крупный бушбок, самец пестрой антилопы, весь черный от старости; пятна на его бедрах поблекли и стали похожи на выцветшие отметины мелом. Уши настороженно торчали, а вьющиеся змейкой рога высоко вздымались над головой. Огромный, почти как лошадь, он грациозной поступью вышел на открытое пространство. Остановившись, великолепное животное повело головой из стороны в сторону: нет ли где опасности? Потом рогатый красавец легкой рысью затрусил наискось вниз по склону и скрылся в другой такой же лощине.

Секунду близнецы сидели совершенно неподвижно, а потом вдруг одновременно и горячо заговорили:

– Ты видел? Ты его видел? Видел рога?

– Так близко от дома… а мы и не знали…

Мальчики вскочили на ноги, продолжая возбужденно тараторить. Тинкер, заразившись волнением юных хозяев, принялся с лаем носиться вокруг них. Спустя несколько секунд общей сумятицы Шон овладел ситуацией, просто-напросто перекричав своих оппонентов:

– Спорим, он каждый день прячется там в лощине! Спорим, сидит там весь день и выходит только по ночам? Ну-ка, пойдем проверим.

И Шон первым стал спускаться по склону.

Лежбище, где прятался бушбок, они нашли у самой кромки кустарников, в небольшой укромной нише: здесь царил прохладный полумрак, землю устилал ковер из опавших листьев. Почва была утоптана копытами и усеяна его пометом, а там, где он лежал, в земле осталась вмятина. На листьях, разбросанных по земле, виднелись волоски с седыми кончиками. Шон опустился на колени и поднял один из них.

– Его надо поймать, но вот как? – сказал он.

– Выкопать яму и посредине вбить острый кол, – нетерпеливо предложил Гаррик.

– А кто будет копать, ты, что ли? – спросил Шон.

– Ну да, а ты будешь помогать.

– Вообще-то, яму копать тут надо большую, – с сомнением проговорил Шон.

Наступило молчание: оба прикидывали, сколько придется трудиться, копая ловушку. Но больше уже ни тот ни другой об этом не заговаривали.

– Можно еще позвать ребят из города и устроить облаву с собаками, – сказал Шон.

– Да сколько раз мы с ними охотились? Сотни раз, наверно, а даже ни одного паршивого дукера[1] не поймали. Что уж тут говорить про бушбока! – Гаррик помолчал, потом неуверенно продолжил: – А еще помнишь, что тогда этот зверь сделал с Франком ван Эссеном? Когда выдернул рога, пришлось вталкивать ему внутренности обратно в живот.

– Ты чего, боишься? – спросил Шон.

– Сам ты боишься! – взвился было Гаррик, но тут же быстро добавил: – Вот это да! Уже совсем темно. Надо бежать.

И братья торопливо стали спускаться в долину.

Шон лежал в темноте, через всю комнату уставившись в серый прямоугольник окна. В небе ярко сиял месяц. Ему не спалось – мысли продолжали вертеться вокруг бушбока.

Мимо двери в спальню прошли родители; мачеха что-то сказала, и отец засмеялся в ответ: смех Уайта Кортни был низкий, как далекий раскат грома.

Слышно было, как закрылась дверь в их комнату. Шон сел на кровати:

– Гаррик!

Ответа не было.

– Гаррик!

Он поднял с пола ботинок и швырнул в кровать брата. Оттуда послышалось сердитое ворчание.

– Гаррик!

– Чего еще?

Голос Гаррика был сонный и недовольный.

– Я вот о чем подумал… завтра же пятница.

– Ну и что?

– Папа с мамой поедут в город. Их целый день не будет дома. Можно взять папино ружье и устроить засаду на этого зверя.

Кровать Гаррика тревожно заскрипела.

– Ты что, с ума сошел? – Голос Гаррика выдал его потрясение и страх. – Папа убьет нас, если узнает, что мы брали ружье.

Но он понимал, что придется искать доводы посильней, чем этот, – брата так просто не переубедишь. Наказания Шон тоже боялся, конечно, и старался до этого не доводить, но шанс взять бушбока казался слишком заманчивым, чтобы испугаться правой руки отца. Гаррик застыл в постели, лихорадочно подыскивая нужные слова:

– А патроны где возьмешь? У папы они под замком.

Неплохой аргумент… Но Шон сразу парировал:

– Я знаю, где лежат два патрона с картечью, он про них забыл. В столовой, в большой вазе. Они там уже больше месяца.

Гаррика бросило в пот. Он уже ярко представлял себе, как плетка со свистом хлещет его по голой заднице, а отец считает удары: восемь, девять, десять…

– Шон, прошу тебя, давай придумаем что-нибудь другое…

Шон поудобней устроился на подушках. Он уже принял решение.

Уайт Кортни подал жене руку и помог сесть на переднее сиденье легкой двуколки. Ласково потрепав женщину по руке, зашел с другой стороны, где должен сидеть возница, остановился, чтобы приласкать лошадей, и надел на лысеющую голову шляпу. Человек он был крупный, и когда вскарабкался на свое место, двуколка под его весом сразу просела. Он подобрал вожжи, обернулся, и глаза его над большим крючковатым носом весело посмотрели на стоящих рядышком на веранде близнецов.