Мактавиш и пряники - Мег Розофф

не спрашивать, в чем, собственно, была смертельная опасность.

— Оказывается, испечь хлеб куда труднее, чем кажется на первый взгляд, — продолжал папа.

— Понимаю.

— И грязи больше.

— Да уж.

Мама достала из чулана щетку, совок, ведро, тряпку и фартук. Сунула все это папе.

Папа послушно надел фартук.

— Я вот что подумал — печь хлеб слишком трудно и опасно. Бетти слишком мала, чтобы иметь дело с ножами и плитой.

— И пакетами с мукой? — ехидно спросила мама.

— Именно.

— А кто будет печь хлеб?

— Я буду, — решительно заявил папа.

— Ты пойдешь на такой риск?

— Я извлек полезный урок из первой попытки.

— Отлично!

— Я эту науку превзойду! — пообещал папа, смахивая муку с лица. — А сейчас я иду в магазин за новым пакетом.

— Постарайся выбрать сорт, который не взрывается.

— Ха-ха! — только и ответил папа Перси.

Оставляя белые следы, Мактавиш вслед за мамой вышел из кухни.

3. Папа снова печет хлеб

В полдень папа все еще пек хлеб. И в два часа. И в три, и в четыре, и в шесть.

И в семь папа все еще возился на кухне. Никто не осмеливался напомнить ему об ужине. В полвосьмого ужином и не пахло.

Надеясь, что папа не заметит, Олли прокрался на кухню за кусочком сыра и сухариком.

Но папа заметил.

— ПОШЕЛ ВОН! ПОШЕЛ ВОН! ПОШЕЛ ВОН! — заорал папа.

— Пойду поговорю с шеф-поваром, — решила мама.

— Не приближайся к кухне, если тебе дорога жизнь! — предостерег Олли. — Вход на кухню воспрещен. Боюсь, навсегда.

— Папа печет хлеб, — заволновалась Бетти.

— Знаю. Восхитительный поворот событий.

— По-твоему восхитительный, а по-моему — возмутительный, — заявила Бетти.

— По-твоему возмутительный, а по-моему — разрушительный, — добавил Олли.

Одна Ава ничего не сказала, потому что была погружена в «Историю западной философии» Бертрана Рассела и хотела знать, что дальше.

Ближе к восьми из кухни начал доноситься аромат свежеиспеченного хлеба, и голодное семейство почувствовало себя еще голоднее.

В четверть девятого папа Перси высунул голову из-за двери и позвал родных на кухню.

— Ура! — ликовал папа, потрясая свежеиспеченной буханкой. — Уверен, никто не станет спорить, что это наивкуснейший и распрекраснейший хлеб в мире.

— Выглядит неплохо, — согласилась Бетти.

Папа вооружился огромным ножом и попытался отрезать ломоть еще горячего хлеба. Он пилил и пилил, но хлеб не поддавался.

— Нож совершенно тупой, — огорчился папа.

Олли сбегал в гараж и принес ножовку.

— Должно сработать!

ВЖИК, ВЖИК, ВЖИК, трудилась пила. И снова ВЖИК, ВЖИК, ВЖИК. У Олли немало времени и сил ушло, чтобы отрезать всем по кусочку папиного хлеба.

Хлеб был теплым. Выглядел и пах хорошо. Но до чего же он был жесткий! Жесткий, как подошва. Не хлеб, а наказание.

Семейство жевало. Жевало, жевало и снова жевало.

Время шло.

Бетти отдала Мактавишу половину своего куска. Пес утащил хлеб в свой угол и там, ворча, рвал ломоть своими крепкими зубами. Но даже Мактавиш не сумел прожевать папин хлеб. В конце концов ему удалось отгрызть кусочек, а остальное Мактавиш оставил валяться на полу.

«Надеюсь, этот каменный хлеб найдут и утащат крысы», — подумал Мактавиш.

Наконец всем удалось прожевать хлеб, но по второму куску никто не попросил. Может быть, потому что они так устали работать челюстями, что и слова вымолвить не могли.

Только Олли пробормотал сквозь зубы:

— А что еще на ужин?

Все посмотрели на папу. Папа радостно улыбался.

— Кажется, я нашел свое призвание. Печь хлеб полезно для мозгов. И душа умягчается. Теперь вы, дети, можете готовить, а хлеб я беру на себя.

Мактавиш навострил уши.

Стоит запомнить, что у собак очень хороший слух. Они улавливают звуки на расстоянии в четыре раза большем, чем люди, и могут слышать звуки гораздо более высокой частоты.

Мактавиш услышал тревожный звоночек. Возможно, ему просто показалось, но не в этом дело.

Папа Перси решил стать главным пекарем в семье? Вот что не на шутку встревожило Мактавиша.

4. Папа продолжает печь хлеб

Папа Перси не занимался хлебом всю неделю. Он был занят, он слишком уставал на работе, но в выходные он засучивал рукава, надевал фартук, закрывал кухонную дверь и принимался за дело. Он пек, и пек, и пек.

К сожалению, у него плохо получалось.

Почти все выходило неправильно. Не слегка неправильно, а чудовищно, невероятно неправильно.

Дрожжевой хлеб получался таким тяжелым, что хоть забрасывай вместо якоря.

Папа переключился на пироги.

Пироги должны быть нежными и воздушными, а у папы они выходили тяжелыми и плоскими, как крышка люка. Пироги не поднимались, они опадали.

Папа пробовал новые рецепты.

Кексы оказывались не сладкими, а почему-то со вкусом печенки. Глазурь никогда не застывала. Печенье сгорало и превращалось в угольки.

Мактавиша это вполне устраивало — ведь ему доставалась вся неудавшаяся папина выпечка. Кривые пудинги, непропеченные пироги, сгоревшее печенье — Мактавиш самоотверженно сжирал все. Особенно пес оценил кексы со вкусом печенки.

Мактавиш ел пироги на завтрак, кексы на обед и печенье на ужин. Не слишком подходящая диета для собаки, но Мактавиш делал это ради семьи — так он спасал хозяев от чудовищной папиной стряпни. На самом деле, иногда еда на вкус оказывалась лучше, чем на вид.

Шли недели. Как ни странно, качество выпечки со временем не улучшалось.

— Какой ужас, — заявил как-то Олли, отплевываясь от абрикосового пирога. — У меня песок на зубах хрустит.

— С голоду умру, а этого есть не буду, — поддержала Ава, борясь с булочкой. Глазурь на булочке надо было отбивать молотком.

— Интересно, как это у него получается? — недоумевала мама.

Шоколадный торт, на который она смотрела, по форме напоминал спущенный футбольный мяч.

— Повторенье — мать ученья! — бодро отвечал папа. — Освободите место, пожалуйста. Пора браться за дело.

Мудрая пословица с папой как-то не срабатывала.

Он учился делать сахарную глазурь и кремовые розы, но розы получались похожими на лягушек.

И малиновый, и лимонный чизкейк выходили тяжелыми как свинец.

От его безе тошнило.

Шоколадное печенье было чернее ночи.

Хворост вкусом напоминал настоящие ветки.

Мактавиш продолжал стойко и мужественно доедать все неудавшиеся десерты. Храбрый, верный пес!

День за днем он объедался пирогами. День за днем он набирал вес. Отяжелел, округлился, по-настоящему растолстел. По утрам он едва мог подняться, почти весь день ему нездоровилось.

— Ты хочешь сказать, что не станешь есть мой кремовый торт? — спросил папа Перси, вываливая остатки очередного неудачного эксперимента Мактавишу в миску.

Мактавиш лежал на