Город Антонеску. Книга 1 - Яков Верховский

РАПОРТ № 302.348

16 октября 1941, 17:00

Войска 4-й армии сломили последнее сопротивление неприятеля и вошли после обеда в город одновременно по всем направлениям… С 16:00 в порту проводится акция по ликвидации последних очагов сопротивления. Население встречает наши войска с энтузиазмом.

Командующий 4-й армией,

генерал Иосиф Якобич

Въезд «победоносной» румынской армии в Одессу, оставленную советскими войсками почти двенадцать часов назад, был, по правде сказать, не очень торжественным. Хотя день был чудесным – хмурый туманный рассвет сменился необычным для октября ярким солнечным днем, словно лето вернулось в город. Ободренные затихшим грохотом войны, на ветках акаций чирикали воробьи, легкий ветерок весело гнал по улицам желто-красные листья платанов, обрывки старых газет и последнюю листовку обкома партии:

«Ко всем гражданам Одессы и Одесской области!

Дорогие друзья!

В связи с изменившейся обстановкой Одесса потеряла свое стратегическое значение. В силу этого Советское правительство и Ставка решили оставить город…

Областной комитет партии и исполком областного Совета депутатов трудящихся призывают вас не складывать ни на минуту оружие. Беспощадно расправляйтесь с немецко-румынскими захватчиками, бейте их на каждом шагу, преследуйте по пятам, уничтожайте их, как подлых псов…

К оружию, товарищи! К оружию и грозной мести врагу!»[2]

Румыны в городе…

Медленно тянутся по мостовой грязно-серые колонны. Вдоль Пушкинской, Екатерининской, Преображенской…

А на тротуарах толпятся жители Одессы. Глазеют, обмениваются впечатлениями, но особой враждебности не проявляют и уничтожать «захватчиков», как «подлых псов», явно не собираются. Но и энтузиазма, о котором докладывал в Бухарест генерал Якобич, тоже, видимо, не испытывают.

Хотя… отдельные лица действительно выражают радость – в основном, по поводу «освобождения от большевиков». Эти «радостные» даже оделись по-праздничному, прихватили хлеб-соль, вытащили из чуланов пылившиеся там иконы, царские ордена, мягкие шляпы. Они размахивают этими побитыми молью шляпами, бросают в «освободителей» коробочки спичек, печенье и даже несмело кричат «ура».

Но большая часть все-таки вышла на улицы просто из любопытства, желая увидеть наконец собственными глазами «этих румын».

Говорят, что на Пушкинской, у полуразрушенного Свято-Ильинского храма, было даже нечто похожее на официальную встречу, с приветствиями и торжественными речами. Но как только окончилось торжество, все участники его разбежались, торопясь добраться домой до темноты.

Между тем и колонны «освободителей» рассыпались, растеклись по городу грязно-серыми ручейками, грязно-серыми каплями.

С явной опаской снуют они по этому чужому городу, по-воровски разглядывают нашу Одессу, бывшую для них столько дней неприступной крепостью.

Полноте, да Одесса ли это?

Такой ли виделась она Великому кондукаторулу, Великому маршалу Иону Антонеску?

Одесса всегда почему-то притягивала румын. В давние дореволюционные времена они частенько наезжали сюда – и по торговым делам, и так, развлечения ради. И почему-то именно в Одессу в 1918-м сбежал непутевый наследник румынского престола, будущий король Кароль II, когда ему приспичило, вопреки запрету родителей, обвенчаться с маленькой одесской певичкой Зизи Ламбрино.

Самому Антонеску не пришлось побывать в Одессе. Но он слышал, ему рассказывали, что этот красавец-город чем-то напоминает милый его сердцу Париж.

Антонеску мечтал об Одессе и теперь наконец получил ее!

Но таким ли видел он торжественный въезд своей «победоносной» армии в «захваченную» ею крепость?

Одесса мертва.

Улицы перепаханы бомбами и снарядами, засыпаны щебнем и осколками стекла, перерезаны баррикадами – мешками с песком, брусчаткой, вывороченной из мостовых.

Горит порт. Горит городской холодильник.

На Ришельевской горит аптека, на Дерибасовской – дом Пурица, на Екатерининской – магазин. Пожары не тушат: воды давно нет, электричества тоже нет – электростанция на Пересыпи взорвана.

Одесса похожа на мертвого человека. Даже море мертво – лежит неподвижно, серым свинцовым пластом – ни одного корабля у причалов.

Между тем наступают ранние осенние сумерки, и вместе с ними накатывается, совсем как будто бы неожиданно, первая кровавая волна террора.

Выстрелы… это в Сабанских казармах.

Выстрелы… это на Куликовом поле.

Крики… это уже совсем близко, где-то под самыми забитыми фанерой окнами.

Шаги бегущего человека. Топот боканч. Гортанный окрик… Режущий душу вскрик… И тишина…

Первыми жертвами стали просто случайные прохожие.

Дыша перегаром цуйки в лицо ошарашенного человека, солдаты даже как-то весело вопрошают: «Жидан? Жидан?» И, не дожидаясь ответа, прикладом ружья проламывают голову.

Кровь на брусчатке мостовых.

Кровь на синих базальтовых плитках тротуаров.

К утру 17 октября повсюду валяются трупы – на Пушкинской, где только вчера проходила торжественная встреча, валяется труп Якова Зильберберга с обрывком веревки на шее, на Новом базаре – трупы расстрелянных Виктора Гойхмана и Якова Нусиновича, а на Хмельницкой, возле ворот дома № 13, труп замученного Иосифа Гиммельфарба[3].

Да что же это такое? Как же это?

Почему на улицах трупы?

Ведь в город вошли не немцы, не гитлеровские людоеды. В Одессу вошли румыны, которые, как известно, «не убивают»!

«Румыны не убивают» – странный, ничем не оправданный этот миф существует более полувека. Нам приходится слышать «такое» даже сегодня в Израиле, за дружеским столом, из уст интеллигентных и безусловно порядочных людей. Евреев, между прочим.

«Да что вы, что вы! – говорят они смущенно, стараясь нас не обидеть. – Все, о чем вы нам здесь толкуете, касается только немцев. Румыны не убивали. Нам рассказывала об этом одна русская женщина, работавшая кухаркой в доме румынского офицера. Офицер, по ее словам, с большим уважением вспоминал о вожде румынского народа Антонеску, которого никоим образом нельзя было причислить к антисемитам».

Так что же – убивали румыны или не убивали?

И был ли Антонеску антисемитом?

Антонеску и его личные «жиды»

Как многие его коллеги – кадровые офицеры румынской армии, Ион Антонеску, несомненно, был антисемитом или, скорее даже, юдофобом.

К общепринятому в Румынии бытовому антисемитизму примешивалась его личная жгучая ненависть к евреям. Все его беды, все постигшие его несчастья были связаны с «жидами» – именно так он имел привычку называть евреев.

Во всем виноваты были жиды.

Начать с того, что когда-то, в начале века, отец его бросил семью ради жидовки по имени Фрида Куперман. Эта наглая женщина сменила свою жидовскую кличку на звучную фамилию Антонеску и ни за что не желала расставаться с ней после смерти мужа[4].

Да и в дальнейшем судьба, словно издеваясь над Антонеску, всякий раз «подсовывала» ему жидов.

Непрезентабельный рыжий и прыщавый юноша, он дважды пытался устроить свою личную жизнь. И оба раза помолвки расстроились. И оба раза его несостоявшимися невестами были жидовки. А когда ему все-таки посчастливилось жениться, его женой оказалась опять-таки жидовка – некая Рахель Мендель.

Эта жидовка Рахель предала его, воткнула