Посылка - Себастьян Фитцек

– Я знаю.

– Ничего ты не знаешь. Эмма и так вынимает из нас душу, но тебе непременно хочется вторую писклю, которая мне вообще спать не даст. Дерьмо. Я единственный зарабатываю деньги, как ты наверняка заметила. И МНЕ НУЖНО СПАТЬ!

Эмма прошла уже полкоридора, но голос отца не становился тише. Ее мать пыталась его успокоить:

– Тсс, Томас, дорогой. Расслабься.

– КАК Я ДОЛЖЕН РАССЛАБИТЬСЯ?

– Позволь мне. Пожалуйста. Я займусь сейчас тобой, хорошо?

– ЗАЙМЕШЬСЯ? С тех пор как ты снова беременна, ты только собой…

– Знаю, знаю. Это моя ошибка. Ну же, давай я…

Эмма закрыла дверь своей комнаты, и голоса родителей смолкли.

По крайней мере, они не долетали из спальни. Но по-прежнему звучали в ее голове.

«Немедленно убирайся! Или…»

Она вытерла слезы и ждала, когда в ушах перестанет шуметь, но шум не исчезал. Как не отступал и лунный свет, который в ее комнате казался ярче, чем в родительской спальне. Римские шторы на окнах были из тонкого холста, к тому же на потолке над кроватью светились наклеенные звезды.

«Моя кровать».

Эмма хотела забраться туда и поплакать под одеялом, но могла это сделать, только будучи уверенной, что призрак больше не прячется в своем укрытии. Что не напрыгнет на нее во сне и уже исчез, как происходило всегда, когда мама приходила с ней проверить.

Старый деревенский шкаф – чудовище с грубой резьбой на дубовых дверцах, которые, когда их открываешь, издавали скрипучий смех старой ведьмы.

Как сейчас.

«Хоть бы он уже исчез».

– Эй! – крикнула Эмма в черную дыру перед собой. Шкаф был такой большой, что ее вещи помещались в одной левой части. Другую половину занимали полотенца и скатерти мамы.

И еще в шкафу прятался Артур.

– Эй, – ответил призрак. Как всегда, его низкий голос звучал так, словно он прикрывал рот рукой. Или платком.

Эмма вскрикнула. Странным образом она уже не испытывала того глубокого, всепоглощающего ужаса, как в первый раз, когда в шкафу раздался глухой звук, и она пошла посмотреть, что там такое.

«Может, страх – это как пачка жевательного мармелада, – подумала она. – Я израсходовала его весь в спальне родителей».

– Ты еще здесь?

– Конечно. Думаешь, я оставлю тебя одну?

«Как бы я этого хотела».

– А что, если бы мой папа пришел проверить?

Артур тихо рассмеялся:

– Я знал, что он не придет.

– Почему?

– Он когда-нибудь о тебе заботился?

Эмма помедлила.

– Да.

«Нет. Я не знаю».

– Но мама…

– Твоя мама слабая. Поэтому я здесь.

– Ты? – Эмма шмыгнула носом.

– Скажи-ка… – Артур сделал короткую паузу и еще больше понизил голос. – Ты плакала?

Эмма кивнула. Она не знала, видит ли ее призрак, но, похоже, его глаза не нуждались в свете. Возможно, у него и вовсе не было глаз, Эмма точно не знала. Она еще никогда не видела Артура.

– Что случилось? – хотел знать он.

– Папа ругался.

– Что же он сказал?

– Он сказал…

Эмма сглотнула. Одно дело – слышать слова в голове, и совсем другое – произнести их вслух. Это больно. Но Артур настаивал, и она боялась, что он рассердится так же, как папа, поэтому повторила:

– Немедленно убирайся, или тебе не поздоровится.

– Он так сказал?

Эмма снова кивнула. И Артур действительно мог видеть ее в темноте, потому что отреагировал на кивок. Он осуждающе вздохнул, а потом произошло нечто абсолютно удивительное. Артур покинул свое убежище. Впервые.

Призрак, который оказался намного больше, чем она себе представляла, отодвинул в сторону несколько вешалок и, выбравшись наружу, погладил Эмму по волосам рукой в перчатке.

– Ложись в кроватку, Эмма.

Она подняла на него глаза и замерла. Вместо лица увидела собственное искаженное изображение. Как будто смотрела в зеркало, висящее на высокой черной колонне в комнате ужасов.

Лишь спустя несколько мгновений она догадалась, что на Артуре надет мотоциклетный шлем, в опущенном щитке которого отражается ее собственное искаженное лицо.

– Я сейчас вернусь, – пообещал он и повернулся к двери.

Было что-то знакомое в походке Артура, но Эмму отвлек острый предмет в его правой руке.

Прошло много лет, прежде чем она поняла, что это был шприц.

С длинной иглой, которая поблескивала в свете луны.

– Не делайте этого. Я солгала. Пожалуйста, перестаньте…

Зрители, преимущественно мужчины, старались не демонстрировать эмоций, наблюдая за тем, как мучают полураздетую темноволосую женщину.

– Ради Бога, это ошибка. Я все это выдумала. Ужасная ошибка… Помогите!

Ее крики разносились в белом стерильном помещении, слова звучали отчетливо. После никто не сможет сказать, что это какое-то недоразумение.

Женщина этого не хотела.

И все равно полноватый бородатый мужчина с кривыми зубами вколол инъекционную иглу в изгиб ее зафиксированной руки.

И все равно с нее не сняли ни электроды, прикрепленные ко лбу и вискам, ни охватывающую голову манжету, в которой она напоминала жалкую, измученную обезьяну из лаборатории по проведению опытов над животными, которым вскрывают череп и вставляют зонды в мозг.

А то, что с ней должны были делать, по сути, не сильно от этого отличалось.

Когда наркотик и миорелаксант подействовали, запустили вентиляцию легких. Затем мужчины включили ток. 475 вольт, 17 раз подряд, пока не начался припадок эпилепсии.

Камера видеонаблюдения располагалась под таким углом, что было непонятно, сопротивляется ли темноволосая женщина или ее руки и ноги спазматически дергаются. Спины фигур в медицинских халатах и масках закрывали зрителям обзор. Но крики прекратились. Наконец съемка тоже остановилась, и в зале стало светлее.

– Вы только что стали свидетелями шокирующего случая… – начала выступление доктор Эмма Штайн, потом на секунду прервалась и пододвинула микрофон ближе, чтобы приглашенные участники конгресса лучше ее слышали. Она уже сердилась, что отказалась от подножки, которую ей предлагал техник во время проверки звука. Обычно она сама ее просила, но парень в рабочем комбинезоне так надменно ухмылялся, что Эмма отвергла идею рационального возвышения, потому-то сейчас и стояла за кафедрой на цыпочках. – Шокирующего случая давно похороненной принудительной психиатрии.