Последнее слово за мной - Паула Уолл

Но где бы ни крылась истина (а она вечно где-то кроется, такая уж у нее скрытная натура), множество подростков успело ознакомиться с особенностями женской анатомии, именно разглядывая статую Мюзетты Белл. Число этих юных натуралистов уж никак не меньше числа их предков, в свое время изучивших тот же предмет на практике. Мюзетта даже после смерти продолжает шокировать добропорядочных жителей Липерс-Форка, а ее наследницы, со своей стороны, тоже делают все, чтобы не посрамить репутацию прародительницы.

Мюзетта произвела на свет Соланж, та произвела на свет Шарлотту и Одетту, последняя произвела на свет Анджелу, а та, в свою очередь, произвела на свет Дикси. Уж если и есть на свете дело, к которому у дам Белл по-настоящему лежит душа, так это производить кого-нибудь на свет.

Некоторые женщины выменивают свое тело, как товар, на свадебный наряд. Для других секс — как холодное оружие. Но есть и такие женщины, которые, почти как Иисус, одним прикосновением могут исцелять. Мужчины, встретившие рассвет в постели женщины из семейства Белл, обычно клянутся, что они будто заново родились.

В 1920 году в аэростат Одетты Белл угодила молния, и он рухнул на землю, как подстреленный голубь. Никто даже не удивился. Господь целился в нее уже не первый год. Говорят, что он пожалел мужчину, с которым ей в те времена доводилось сплетать ноги, но это чистой воды домыслы.

Зеваки, наблюдавшие за происходившим с земли, рассказывали, что во время падения Одетта непрестанно смеялась. Это был не просто смех, а скорее гортанный хохот — услышав такой, мужчины обычно выпускали из рук вожжи собственной жизни и дальше плыли по воле волн.

Адвокаты, улаживавшие дела после смерти Одетты, с мрачным видом кидали жребий — никому не хотелось везти пожитки ее ближайшей родственнице и наследнице. Укрепив свои силы бутылочкой самогона, проигравший душеприказчик вручил Шарлотте Белл незаконнорожденного ребенка Одетты на подушечке… а потом дал деру, только пятки сверкали.

— Кому могло взбрести в голову отдать мне на воспитание ребенка? — недоумевала Шарлотта.

Вот уже двадцать три года как люди при виде Шарлотты оборачивались и вскидывали брови. Бытовало мнение, что она — красотка с ледяным сердцем и может забавы ради украсть мужика из семьи. Однако это не совсем так: одомашненные мужчины не в ее вкусе — ну, разве что, на безрыбье… Но даже тогда она их не крадет, а только берет напрокат.

— Одни заварят кашу, а другим расхлебывай, — сказала Шарлотта, медленно выпуская облачко сигарного дыма над головенкой младенца.

Шарлотта не желала тратить время на слабых мужчин и глупых женщин. А больше всего она не любила зануд. А установив с годами, что большая часть человечества — зануды, она стала недолюбливать человечество. Одетта входила в категорию глупых женщин.

Если не считать аннулированных чеков в их общем трастовом фонде, Шарлотта уже давно не получала от сводной сестры никаких вестей. Одетта была дикаркой — даже по стандартам семейства Белл. Как она умудрилась вытерпеть миссионерскую позу достаточно долго, чтобы забеременеть, — совершенно непонятно.

— Если этот детеныш так же глуп, как и его мамаша, — изрекла Шарлотта, — мы сделаем миру одолжение, утопив его в пруду.

Домработница Шарлотты, склонив голову набок и сложив руки на обтянутом фартуком животе, окинула младенца оценивающим взглядом. Малютка со счастливым видом сосала уголок наволочки, словно он был вымазан вареньем. Летти не сомневалась: любовь ребенка к постельному белью — это знак.

— Она Белл до мозга костей, — заключила домработница. — Не успела выскочить из материнской утробы, как тут же начала заигрывать с акушером.

— Не позволяй себе привязаться, — строго велела Шарлотта, как будто сладострастие — настолько обыденное для ребенка качество, что не стоит упоминания. — Она здесь не задержится.

Шарлотта проводила ночи напролет в «Деревенском клубе бедняков», а днем отсыпалась. Она любила две вещи: неразбавленный виски и когда ее мужчины уходили поутру. А что ей было нужно меньше всего, так это ребенок — свой собственный или чужой.

На поиски родственников, которые согласились бы приютить племянницу, ушел почти месяц.

— Вы отдадите ее Мод Микс? — не веря своим ушам, фыркнула Летти. — Да я бы этой стервятнице даже за булыжником присматривать не доверила, не то что за ребенком!

Взмахом руки велев старушке удалиться, Шарлотта упрямо выпятила подбородок и нацарапала на чеке свой автограф. Ничто не давалось ей труднее, чем расставание с деньгами, унаследованными тяжким трудом.

Крепко прижав младенца к груди, Летти уставилась на чек.

— Просто поразительно, как дорого нынче стоит милосердие. Оставить ее у себя обошлось бы дешевле.

— Хватит, не разводи нюни, — сказала Шарлотта, засунув чек в конверт и проведя языком вдоль клеевого края. — Мы не можем подбирать каждую дворняжку, которую кто-то выкинул на улицу.

— Что ж, — Летти вложила спеленутую девочку в руки Шарлотты, прежде, чем та успела воспротивиться, — хоть подержите ее немножко, пока я соберу вещички.

— Гос-споди! — зашипела Шарлотта, неловко кантуя розовый байковый сверток, словно само ее тело отвергало малютку.

Летти, скрестив руки на груди, стояла в дверях и наблюдала за хозяйкой и младенцем. Со стороны могло показаться, что это мать и дочка, вот только Шарлотта больше походила на мать-ехидну, собирающуюся пожрать потомство.

— Вы с ней одной крови, — промолвила Летти. — Такие бедовые, что только держись.

— Черт! — воскликнула Шарлотта, склонив голову к свертку. — Я с ней выгляжу как хренова мадонна.

— Небось эта ваша двоюродная сестра, христианская святоша, выбьет из нее белловские замашки, — Летти печально шмыгнула носом и вышла.

Летти была из новообращенных протестантов. Шарлотта давно заметила: хоть католики и протестанты и учились по одному и тому же древнему пособию «как быть праведным и войти в Царство Небесное», за верность религиозной марке они горло друг другу перегрызут.

Стоило домработнице скрыться, как Шарлотта выдвинула верхний ящик письменного стола, вытряхнула содержимое и опустила туда ребенка. Засунув в рот кулачок, дитя смотрело на Шарлотту огромными черными, похожими на вишни глазами.

— Ничего личного, крошка, — сказала Шарлотта, доставая из хьюмидора[3]длинную тонкую сигару. — Только бизнес.

Женщинам из семейства Белл не было равных на двух поприщах: в спальне и в кабинете для совещаний директоров. В удачный день удавалось совместить одно с другим. Окна в офисе Шарлотты скрывались за темными бархатными шторами, а на лампы от «Тиффани» были наброшены шелковые шали с бахромой — чтобы сделать освещение приглушенным и интимным. Письменный стол красного дерева был как раз шириной с кровать, и Шарлотта не единожды вела деловые переговоры в шелковой пижаме. Как только мужчина входил в кабинет Шарлотты, у него тотчас же возникало желание кому-нибудь засадить.