Иллюзия Луны - Этери Чаландзия

Игнат было задумался, но, устремившись за своими неспокойными мыслями, невпопад продолжил:

– У этого Витька́ даже угла своего нет. У родителей ютился. Так она глазом не моргнула. Взяла ключи от своей квартиры, которую ее папочка подарил и тю-тю! – Игнат сделал в воздухе неопределенный жест, – и все прекрасно. А то, что мы там жили и после свадьбы, и вообще, вещей моих там полно – это ничего. – Он скривился. – Не знаю, прямо наваждение какое-то. Я словно в тумане тогда был. Казалось, еще чуть-чуть – проснусь, и все изменится. Она одумается, вернется… Заберем заявления о разводе, заживем как прежде как люди. Понимаешь?..

– Понимаю, – донеслось до него из темноты.

Игнат хмыкнул.

– Ничего ты не понимаешь! – вдруг негромко и со злостью произнес он. – Ничего. Что ты можешь понять? У меня жизнь отняли. Все, к чему привык, что любил, все исчезло. И ладно бы исчезло. А то ведь отобрали…

Мужчина не стал спорить.

– Вот, смотри, – внезапно Игнат выхватил конфету из корзинки и как игральную кость бросил ее на стол. – Видишь? Конфета. В обертке. Вещь!

Он содрал с карамельки обертку и, скомкав, бросил на стол бумажку.

– А что обертка без конфеты? Ничто. Мусор! – Игнат сунул карамельку в рот и с отвращением захрустел ею. – Так и я. Пока все было на местах, чувствовал, я человек. Ушла жена, так из меня словно всю начинку вынули. И что осталось? Фантик! Бумажка!

Взгляд Игната блуждал, голова безвольно болталась на обмякшей шее. Он вспомнил игрушечную собачку из серванта в родительском доме, ее голова была прикреплена к туловищу с помощью пружины, и, когда собачку щелкали по носу, она начинала беспорядочно кивать во все стороны. Мысль об игрушке неожиданно развеселила Игната, он усмехнулся, но вскоре опять помрачнел.

– Я-то все жалел ее, думал: «Вот, бедняжка, мать умерла, отец странный какой-то. Молчит, смотрит, глаза черные мутные, сам крупный, а что у него внутри делается – и черт не разберет», – Игнат тяжело засопел. – Нет, я не понимаю, почему одним нормальные люди попадаются, а мне вот это все?.. А? Ты не знаешь?

Он резко выдохнул и до хруста сжал пальцы. Ему захотелось податься вперед в эту темноту и изо всех сил ударить кулаком в лицо попутчика. И бить, бить, пока кости не захрустят под ударами и по рукам не потечет горячая густая и липкая кровь, совсем черная в этом освещении. Игнат не без труда справился с приступом ярости и опять заговорил, доверительно склонившись через стол к незнакомцу.

– А ты знаешь, я вообще давно ждал чего-то такого. Она все равно ушла бы. Не жилось ей со мной. Вроде, все хорошо было, а не жилось. Она уже уходила однажды. К моему партнеру. Осипу. Мы его звали «американцем». Учился с нами, потом в Штаты уехал, пять лет там провел, тоже ресторанами занимался, вернулся весь из себя, блин, блондин, загар, акцент, шарм, все такое… Г-гнида. Мы совместный бизнес открыли, я на него рассчитывал, доверял, а он у меня жену из-под носа увел. Все приветы ей передавал… А потом такой роман закрутили… Я и глазом моргнуть не успел, а уже до развода дело дошло. Но в последний момент… – Игнат щелкнул пальцами и хихикнул. – Передумал! То ли испугался, то ли еще что – не знаю. Она неделю где-то ходила, потом вернулась, села на свое место как кошка. А я потом долго ждал, чтобы выкинуть из бизнеса этого подонка. Не х-хотел сразу. Глупо, конечно, все и так все знали, но я думал, пошлю его по делу, а не потому, что мою жену… Ладно, что теперь вспоминать! – Он в сердцах с силой стукнул стаканом о стол. – Давай выпьем что ли!

– Давай, – как будто с облегчением согласился мужчина и достал из кармана пиджака небольшую чекушку коньяка, подешевле и погаже. Игнат довольно присвистнул.

– Игнат… как вас по батюшке? – поинтересовался попутчик, разливая жидкость по стаканам.

Игнат присмотрелся, ему показалось, будто какие-то наколки покрывали запястья мужчины. А может, в свете пролетающих прожекторов подмороженные узоры на окне отбрасывали тени, похожие на тайные знаки и письмена. Игнат вытянул перед собой ладони. Они дрожали.

– Андреевич. Игнат Андреевич Авдеев, приятно познакомиться, – ответил он и спрятал руки под стол.

– Авдеев, Авдеев, – пробормотал мужчина. – Интересная фамилия… Был один Авдеев. Сначала слесарем работал, а потом царскую семью расстрелял. Ну да ладно, какая разница, давай лучше выпьем, товарищ!

Вновь наполнились стаканы, снова звякнули края. Игнат отер рот после глотка и всхлипнул. Засевшие в голове мысли хотелось выдрать, словно занозы. Но они сидели крепко, причиняя боль при каждом вольном и невольном воспоминании. Игнат с ненавистью покосился на бутылку. Чертово бухло, совсем не пронимает…

– Ты спрашиваешь, почему я ничего не сделал?.. – произнес, как проскрипел, он.

Игнат уже толком и не помнил, спрашивал его об этом попутчик или паршивый вопрос много раньше прописался в его голове, блуждая по углам сознания и изводя своей точностью и беспощадностью. Игнат вспомнил свою жену Ингу, такую маленькую и хрупкую в их огромной квартире. Вспомнил, как, щелкнув замками, сначала захлопнулся чемодан, за ним – входная дверь, а затем сомкнулись двери лифта. Игнат остался стоять, как матрешка, внутри черных и пустых непересекающихся плоскостей. Вспомнил то отчаяние, которое охватило его, когда он понял, что никто не умер, но уже ничего нельзя вернуть, все непоправимо испорчено и нет пути назад.

Игнат вздохнул. Странно, этот коньяк совсем не пьянил, а как будто прочищал голову. Плаксивое настроение сменилось внезапным спокойствием. Игнат отхлебнул еще. Горячая жидкость заспешила вниз, растекаясь по дельте сосудов, и вскоре как будто обволокла сердце и уняла боль. Игнат тряхнул головой. Похоже, теперь облегчение наступало только на второй бутылке. Да… дела.

– Вот ты спрашиваешь, почему я не навел порядок и не вмешался во все это, – повторил он. – Ты не представляешь, какая у меня ненависть тут была, – он с силой ударил себя в грудь. – Я когда об Осипе узнал, прямо сам себя испугался. Думал, убью. Задавлю, задушу голыми руками… И мне было все равно, что со мной станет. Но не смог. Она в тот раз вернулась, и я все смотрел на нее и думал: «Ну с кем не бывает, молодая еще, ошиблась, бес попутал, обойдется, переживем, начнем сначала…» Верил в это, уговаривал себя. И так день за днем, день за днем. А потом постепенно все перегорело, и я успокоился.

– Это тогда, а теперь? – донеслось из темного угла.

Игнат прищурился, всматриваясь в матово-черный экран окна, сквозь который проступало полупрозрачное изображение его собственного лица, то появлявшееся, то исчезавшее в густом снежном шуме.

– А теперь я уже ничего не знаю…

Он зевнул. Притихшую боль сменила сонливость. Сраженный внезапной усталостью, он повалился на узкую полку и уже во сне услышал, или ему показалось, что он слышит, как покатилась по полозьям дверь и щелкнул металлический замок. Вскоре, словно швейная машинка, латающая прорехи в его сновидениях, застучал колесами бегущий в ночи состав. Игнат спал и стонал. Боль, трепавшая наяву, добралась до него и во сне, и сердце вновь заныло от обиды и тоски.