След в заброшенном доме - Александр Тамоников

– Вы верите Циклопу, Георг?

– Безусловно, герр Штагель. Надежность Циклопа не внушает сомнений. Не побоюсь заявить, что это самый ценный наш агент в полосе Воронежского фронта русских. К сожалению, он может действовать только в Свирове, но это компенсируется качеством материалов, предоставляемых им.

– Ну что ж, мы всегда рассчитываем на успех, а также на то, что бог нам поможет. – В этих словах оберста звучала ирония. – Все это хорошо, Георг, и я действительно надеюсь на лучшее. Условия переброски вы отработали?

– Так точно, герр Штагель! Место высадки определено самим Циклопом. В районе южнее Свирова нет советских частей, военных объектов и гражданского населения. Это край болот и труднопроходимых осиновых лесов. Сейчас в районе предполагаемой высадки стоит плотная облачность. К ночи она усилится, но осадки маловероятны. Самолет пойдет над облаками, без бортовых огней. Есть узкое место в районе Бежинского леса, которое ПВО противника не контролирует. Для отвлечения внимания русских мы поднимем шум в районе Колзино, это двадцать километров южнее. Там будет проведен артобстрел. В небе появится пара штурмовиков.

– Как мы убедимся в том, что группа прибыла к месту выполнения задания?

– Циклоп отправит радиограмму с условным текстом.

– Вас не смущает, Георг, что в последнее время выпускников нашей школы преследуют досадные неудачи? – задал Штагель неожиданный вопрос. – Группа Шверка, выброшенная в прошлом месяце под Морозовкой, попала к русским. Ее там словно ждали. Часть группы погибла. Радист успел подать сигнал провала и больше на связь не выходил. Из иных источников мы узнали, что эту тему можем смело закрыть. Та же участь постигла отряд гауптштурмфюрера Эхмана. Он даже не добрался до места проведения диверсии. Чуть лучше получилось у людей Звягина. Они прибыли в Осиновку, внедрились, но сведения, поступавшие от них, не имели никакого практического значения. Головорезам Штраузе удалось подорвать мост, но русские через сутки навели понтоны. Они взорвали склады ГСМ с фактически пустыми на тот день емкостями. В тылу противника под Орлом работают подчиненные майора Борхарта. Они закрепились там, установили канал радиосвязи. Но я бы не сказал, что сведения, передаваемые ими, являются чрезвычайно важными. Порой возникает опасение, что они работают под надзором русских. У вас имеются мысли на этот счет, Георг? Признайтесь в том, что нам нечем похвастаться.

Майор Фосс смущенно кашлянул, отвел глаза и проговорил:

– Не все так плохо, герр Штагель. Это временные трудности. Пусть нам что-то не удается. Да, мы теряем людей – в основном, кстати, выходцев из СССР, а не из Германии, – однако контролируем ситуацию, имеем представление о дислокации и планах Красной армии. У них в тылу работают ценные агенты, провалить которых очень трудно. Например, тот же Циклоп. Сожалею, герр Штагель, но нам нужно пересматривать подходы к работе. Русские уже не то беспомощное стадо, которое они представляли собой два года назад. Они не только перестроили промышленность. У них другая армия, иные подходы к разведывательной и контрразведывательной деятельности. Теперь у русских есть организация со странным названием СМЕРШ. – Майору потребовалось усилие, чтобы выговорить это слово правильно. – Так называемые особые отделы выведены из подчинения НКВД и приданы наркомату обороны. Это управление военной контрразведки, организация серьезная. У них строгое деление, диапазон задач, они привлекают лучших специалистов. Раньше доставалось своим, большевики подвергали репрессиям невиновных людей. Сейчас эта практика уходит из приоритета. Для нас это весьма печальный факт. Контрразведка русских – достойный противник, герр Штагель.

– Вы объясняете мне все это, как курсанту, – сказал полковник и поморщился. – Я в курсе, что такое СМЕРШ. Никто не предлагает вам недооценивать противника. Отправляйте группу, майор. Бог им в помощь. А вам советую присмотреться к преподавательскому составу и обслуживающему персоналу нашего заведения. Не будет лишним дополнительно проверить курсантов на предмет благонадежности. Вам никогда не приходило в голову, что источник наших неприятностей может находиться в стенах этой школы?

– Входим в зону! – прокричал пилот. – Время готовности – две минуты!

Василий Федоренко напрягся, обвел придирчивым взглядом подчиненных. Они сидели кучно, лица их отливали зеленью. Самолет безжалостно трясло, грохот стоял адский. Освещение было тусклое, лампа моргала, хищные тени сновали по физиономиям парашютистов.

– Проверить снаряжение! – рыкнул Федоренко.

Люди завозились, подтянули ремни, проверили пряжки. Все в брезентовых комбинезонах, обтягивающих шапках с ремешком под подбородком. Из оружия – только советские «ТТ» с двумя запасными обоймами. За спиной ранцы с парашютами, на животах прочно закреплены рюкзаки с одеждой, документами и прочими необходимыми вещами.

Первыми покинули самолет обладатели повышенной массы – Гусинский и Попелюк. Последним – худой и жилистый Коровин, дослужившийся в Красной армии лишь до звания сержанта. Они гуськом, как в вату, падали в плотную непроницаемую облачность. Не видно ни зги, повсюду облака, где земля – бес ее знает, руки так и тянутся дернуть за кольцо. Но десантники проявили выдержку, парили в облаках. Расползлась серая хмарь, вырисовывались очертания местности.

Плотная пелена осталась наверху. Под ногами появился лес. Он стремительно приближался. Виднелись опушка и большое поле.

Федоренко дернул за кольцо. Парашют распахнулся, последовал сильный толчок. Он стал натягивать стропы, корректируя траекторию.

Шестеро приземлились в поле, с приличным разбросом. Двое – бывший командир комендантского взвода Лапченко и заместитель Федоренко Островой – не миновали леса, зацепились за деревья. Корявые ветки порвали парашютный шелк.

Островой подогнул ноги, упал в кустарник, расцарапал щеку и выругался. Он резво поднялся, стал подтягивать к себе лоскутья парашютной ткани. Ломались ветки, тряслась листва.

Лапченко повезло меньше. Его парашют зацепился за соседние деревья, и он повис в двух метрах от земли. От рывка ему чуть не вышибло дух. Первые мгновения он просто висел, приходил в себя.

– Ну и чего ты там завис, как сопля? – прошипел Островой, который уже был рядом, комкал обрывки парашюта. – Прыгай, Николай, я поддержу.

Лапченко задергался, подтянул к себе правую ногу, выудил из специального кармана нож-стропорез. Вещица была удобной, лезвие открывалось одной рукой. Он извернулся. Последняя стропа порвалась, как гитарная струна. Лапченко повалился на товарища, оба покатились по земле. Дело как-то обошлось без увечий, но матерной ругани по этому поводу было много. Парашют белел среди деревьев, как бельмо на глазу. Немецкие агенты схватились за стропы, за ножи, стали стягивать его, резать материю.

Василий Федоренко приземлился в тридцати метрах от опушки, угодил в борозду, заросшую сорняками. В лучшие времена здесь было картофельное поле. Парашют плавно опустился за его спиной и сдулся, как гигантский футбольный мяч. Он расстегнул все четыре пряжки, сбросил ранец, сел на корточки и стал осматриваться.