Неприступный герцог - Джулиана Грей

Разве мог Уоллингфорд предположить, что Сесилия решится отомстить за себя на глазах у всех, вылив ему на голову полный бокал отменного французского шампанского? Его волосы до сих пор были липкими.

— Ну конечно. Мог ли я ожидать от тебя чего-то иного? — презрительно протянул Олимпия. — Однако то, что ты делишь постель с такой уважаемой и высокопоставленной леди, как мадам де ла Фонтен, само по себе многообещающе. Впрочем, это касается любой женщины, хотя мне вряд ли стоит надеяться на то, что у тебя достанет благородства признать это.

Уоллингфорд не знал ни одного человека, способного сыпать обвинениями так жестоко, как герцог Олимпия. Он чувствовал, как упреки деда ударяются о созданную им броню в попытках отыскать слабое место. Ему пришлось напрячь все свои усилия, чтобы сделать эту броню непробиваемой. Ощутив удовлетворение от своей неуязвимости, Уоллингфорд прислонился спиной к резной опоре кровати и сложил руки на груди.

— Горшок над котлом смеется, а оба черны. Вам известна эта пословица, дедушка?

— Я не отрицаю того, что имел связи со многими женщинами, — ответил герцог, — но в большинстве своем они были более интересными особами, чем те, что окружают тебя. И мне всегда хватало ума завершить отношения с одной любовницей, прежде чем завести другую.

— За исключением вашей жены.

Когда слова эти разрезали воздух и стремительно закружились в бледном свете утра, Уоллингфорд пожалел, что их произнес.

Над тут же прижатым к груди кулаком герцога неожиданно ярко блеснула золотая цепочка часов.

— В будущем, — спокойно произнес он, — избегай любых упоминаний ее светлости в непристойном контексте. Ты меня понял?

— Конечно.

— Я часто раздумываю над тем, — пальцы герцога разжались, — что жена, возможно, могла бы тебя усмирить. Ну или хотя бы немного укротить твои низменные инстинкты.

— Я довольно смирный человек. И отличный хозяин. В моих поместьях царит порядок, а крестьяне довольны… — Уоллингфорд зло подумал о том, что ведет себя точно школьник, ожидающий хоть какого-то поощрения.

— Я знаю и очень ценю это, — согласился герцог. — Твоему шалопаю отцу не удалось сделать ничего подобного. Не перестаю удивляться тому, как моей дочери могло прийти в голову выйти за него замуж. Он был очень красив. И все же… — Олимпия выразительно пожал плечами.

— Прошу вас не забывать о том, что вышеозначенный шалопай был моим отцом.

Олимпия поднес часы ближе к лицу и щелчком откинул их крышку.

— Природа наградила тебя многочисленными ценными качествами. И мне больно видеть, как они пропадают понапрасну.

— Прощу прощения, — заметил Уоллингфорд, — вы куда-то торопитесь? Так если вам нужно уйти, умоляю, не стесняйтесь.

— Перейду сразу к делу. Насколько я понимаю, мистер Берк сделал тебе предложение.

Уоллингфорд округлил глаза, а потом отошел от деда и растянулся в кресле.

— Вы имеете в виду эту бредовую идею о том, чтобы уехать на год в Италию и вести там целомудренный образ жизни?

— А ты, полагаю, не способен на подобное самоотречение?

Уоллингфорд запрокинул голову на спинку кресла, обитую ярко-зеленой узорчатой тканью, и рассмеялся:

— Да будет вам, дедушка. Зачем мне это? Какая от этого польза? Никогда не понимал глупого самопожертвования, исповедуемого такими людьми, как Берк.

— В самом деле? И ты ни разу не задумался о его нелегкой жизни?

— Вы хотите сказать — о жизни вашего незаконнорожденного сына? — спросил Уоллингфорд.

И вновь в спальне повисла угрожающая тишина. И вновь Уоллингфорд пожалел о сказанном. В конце концов, Финеас Берк был отличным парнем. Долговязый, рыжеволосый и немногословный, он слыл настоящим научным гением и изобретателем. Конструировал электрические батареи, безлошадные экипажи и много чего другого. Уникальный человек, без преувеличения. К тому же совершенно чуждый раздражительности, притворной обидчивости, тщеславных устремлений и наигранной манерности, присущих большинству незаконнорожденных детей аристократии. Берк просто занимался тем, что ему по душе, не обращая внимания на условности. В результате его с радостью принимали везде. В глубине души Уоллингфорд считал Берка своим лучшим другом, хотя ни за что не признался бы в этом публично.

Берк был настолько умен и предан, настолько спокоен в любой, даже, казалось бы, безвыходной ситуации, что Уоллингфорд готов был простить ему статус любимчика старого герцога.

— Видишь ли, — тихо произнес Олимпия, — я знаю, каково это. Ты всегда знал, что рано или поздно унаследуешь титул герцога. Господь одарил тебя красотой и статью. Ты принимаешь все как должное. Считаешь, что заработал все это… — Герцог обвел рукой уставленную изысканной мебелью спальню, за дверью которой бесшумно двигались по дому многочисленные слуги, и указал на окна, за которыми раскинулась фешенебельная Белгрейв-сквер, — в то время как это упало тебе на колени, как спелый персик. Тебе кажется, что ты можешь получать чувственное наслаждение в объятиях случайной знакомой у стены оранжереи твоей собственной любовницы лишь потому, что тебе все дозволено. Потому что ты — его светлость герцог Уоллингфорд.

— Я прекрасно осознаю, насколько мне повезло. И с удовольствием пожинаю плоды, ибо не вижу причины отказывать себе в этом.

— Пожинаешь плоды? Стало быть, благовоспитанная благородная леди для тебя всего лишь спелый фрукт?

Уоллингфорд уставился на гладкий рукав своего кашемирового халата в поисках невидимой соринки, которую мог бы смахнуть, дабы выказать свое безразличие. Только Шелмерстоун был слишком хорошим камердинером, чтобы позволить какому-либо несовершенству нарушить безукоризненность герцогского рукава, поэтому Уоллингфорду пришлось смахнуть на идеально чистый пол несуществующую пылинку.

— Насколько я помню, — произнес он, — вышеозначенная леди наслаждалась моим обществом.

— В самом деле? — Голос герцога обдавал холодом. — Не сомневаюсь, что ты действительно в это веришь. В любом случае я решил, что твои шалости зашли слишком далеко. Ты — герцог, тебе двадцать девять лет. И я с сожалением должен настаивать на том, чтобы ты отклонил любезное предложение Берка и всерьез задумался о женитьбе.

Уоллингфорд поднял глаза на деда, сочтя, что ослышался.

— О женитьбе? — спросил он таким тоном, словно его собирались кастрировать. — Вы сказали — о женитьбе?

— Именно.

— Вы с ума сошли?

Герцог развел руками:

— Надеюсь, ты понимаешь необходимость подобного шага.

— Вовсе нет. В конце концов, не стоит забывать о Пенхэллоу. Он сможет занять мое место, если судьба вдруг отвернется от меня и я подавлюсь куриной костью во время ужина.

— Твоего брата не интересует титул.

Уоллингфорд понял, что его терпению приходит конец, и резко встал с кресла.