Неприступный герцог - Джулиана Грей

— Послушайте, — приветливость в голосе лорда Роланда Пенхэллоу как нельзя кстати соответствовала его доброжелательности, — довольно разговоров. Мы и помыслить не могли о том, чтобы причинить вам и вашим друзьям малейшее неудобство, леди Морли. Правда ведь, Уоллингфорд?

Уоллингфорд сложил руки на груди. Ну вот и все, они пропали.

— Правда, черт побери!

— Берк?

— Дьявол, — пробормотал Берк. Он тоже все понял.

Глаза Роланда вспыхнули тем странным, неподдающимся описанию огнем, который все дамы считали неотразимым.

— Вот видите, леди Морли. Мы с готовностью вам поможем. Осмелюсь предложить нашему скучному человеконенавистнику Берку занять маленькую комнату наверху, а мы с братом будем счастливы… — он обвел рукой полутемное помещение общего зала, — удобно устроиться внизу. Что вы скажете?

Леди Морли всплеснула своими элегантно затянутыми в перчатки руками и прижала их к груди.

— Мой славный Пенхэллоу! Я знала, что вы не откажете нам. Огромное вам спасибо, мой дорогой. Вы даже не представляете, как я благодарна за ваше великодушие. — Она повернулась к хозяину заведения: — Вы поняли? Можете вынести багаж его светлости из комнат наверху и принести туда наш. А, кузина Лилибет, наконец-то!

Уоллингфорд обернулся.

В дверях появилась та, что стала причиной их бед — славная, добродетельная и невероятно красивая графиня Сомертон. Имело ли значение обстоятельство, что она замужем за этим животным Сомертоном? И то, что к ее ногам жмется мальчик — живое свидетельство их союза с вышеозначенным графом? Нет, это не имело никакого значения. Роланд устремил на нее полный любви взгляд, и все благочестивые намерения спрятаться на целый год в Тоскане вдали от герцога Олимпия разбились вдребезги. Роланд выставит себя посмешищем, слухи докатятся до Лондона, и уже через неделю герцог Олимпия будет колотить в дверь замка Святой Агаты, держа за руку выбранную для Уоллингфорда невесту.

Леди Сомертон расстегнула пальтишко сына, после этого принялась снимать свою шляпку.

Роланд стоял точно завороженный, лишь его грудь прерывисто вздымалась.

— О, ради всего святого, — пробормотал Уоллингфорд.

— Я так понимаю, они знакомы? — сухо поинтересовался Берк.

Уоллингфорд больно ткнул Роланда в ребра.

— Держи язык за зубами, — процедил он сквозь зубы и осекся, ибо из-за плеча леди Сомертон возникло видение.

Впоследствии Уоллингфорд не мог объяснить, чем его так поразила незнакомая юная леди. Он даже не мог сказать, красива она или нет. Она, словно сказочная фея, чья сияющая кожа источала необъяснимую загадочную энергию, вплыла в поле его зрения, покрытая каплями дождя.

Ноги Уоллингфорда приросли к полу. Голоса, звучащие вокруг, проникали в его сознание сквозь пелену густого тумана.

Видение задержалось ненадолго возле леди Сомертон и еле заметно тряхнуло головой. Капли дождя превратились в ручеек и заструились с полей ее шляпы. Незнакомка огляделась, и по какой-то непонятной причине Уоллингфорду вдруг показалось, что она ищет его, что эта сказочная фея появилась в Богом забытой итальянской глубинке с намерением украсть его душу.

Однако взгляд девушки даже не коснулся его лица. Вместо этого он остановился на ком-то слева от Уоллингфорда, и ее глаза вспыхнули еще ярче. Она порывисто подошла к леди Морли и произнесла с вполне земным возбуждением в голосе:

— Алекс, дорогая, ты не поверишь, что я обнаружила на конюшне!

Эти слова вернули Уоллингфорда в мир реальности, и он ошеломленно посмотрел на леди Морли. А потом на девушку. Леди Морли сморщила нос, говоря что-то о конюшнях, а потом принялась расстегивать пальто девушки, привычно называя ее Абигайль. Неяркие отсветы пламени камина освещали профили молодых леди, и Уоллингфорд отметил про себя два совершенно одинаковых прямых носа и два маленьких упрямых подбородка. Леди Морли сняла с головы девушки шляпу, явив взору герцога копну непослушных каштановых волос такого же оттенка, как и ее собственные.

Рука Берка опустилась на его плечо. Берк говорил что-то об ужине, и Уоллингфорд рассеянно ответил: «Да, конечно», а потом опустился на скамью. Мысли его вихрем роились в голове, причиняя боль.

Сестра леди Морли. Эта обворожительная нежная фея, это сладостное видение, не похожее ни на что виденное им прежде, оказалось младшей сестрой леди Морли.

Будь он проклят!

Абигайль Харвуд сидела в уродливом ядовито-зеленом кресле в углу спальни, поджав под себя ноги, и задумчиво смотрела в альбом для рисования.

Нет, она не собиралась ничего рисовать. Более того, она почти не открывала альбом на протяжении всего путешествия, вопреки благим намерениям создать целую коллекцию зарисовок горделиво возвышающихся щвейцарских гор и грубовато-простых крестьянских домиков. Лежащий на коленях Абигайль альбом был почти чист, если не считать незаконченного наброска собора в Милане и листа с начертанными на нем словами «La stalla»[2].

— Филипп, дорогой, — донеслись до слуха Абигайль слова Лилибет, — перестань расстегивать пижаму и ложись спать. — Голос Лилибет звучал устало и напряженно.

Филипп, просидевший целый день в тряском экипаже, за окнами которого бесконечным потоком струился дождь, не выказывал ни малейшего желания отправляться в постель. Он забрался на кровать и принялся скакать на матрасе.

— Смотри, мама, я акробат! Абигайль, смотри! — Филипп подпрыгнул, и расстегнутая куртка пижамы распахнулась на его худенькой груди.

— Очень правдоподобно, Филипп, — откликнулась Абигайль. — А теперь перекувырнись.

— Ой, как весело! — засмеялся Филипп.

— Нет! — Лилибет схватила сына за руки как раз в тот момент, когда он, подогнув колени, собирался совершить отчаянный кувырок через голову. — Перестань, Абигайль. Ты же знаешь, он сделает все, что ты ему скажешь.

— Я совершила ошибку, Филипп, — покаянно произнесла Абигайль. — Никаких кувырков и кульбитов, пока твоя мама не уйдет из комнаты.

Она протянула ноги к камину, от тлеющих угольев которого исходило благодатное тепло, и вновь переключила внимание на альбомный лист.

Она никогда прежде не встречала герцога Уоллингфорда. Он не посещал устраиваемых Александрой званых вечеров, да и сама Абигайль нечасто выходила в свет. Поклявшись себе много лет назад не выходить замуж, Абигайль на этом не остановилась. Она вообще ничего не делала вполсилы и решила, что вообще не станет жить по общепринятым правилам.

Только вот осуществить это на деле оказалось не так-то просто. Денег у нее было немного. Их недостаток Абигайль с переменным успехом пыталась возместить за карточным столом. Только вот оказалось, что она почти безнадежна в качестве игрока, ибо даже не пыталась скрыть под маской ледяного безразличия обуревавшие ее эмоции. Однако со временем Абигайль нашла надежного букмекера и обнаружила в себе способность удачно ставить на лошадей. И все же в перерывах между подкупами, распитием пива в местных пабах и проигрышами, когда ее лошади приходили к финишу не в том порядке, в каком она ожидала, Абигайль балансировала на грани банкротства. Время от времени Александра вспоминала о существовании сестры и приглашала ее на семейный обед или на прогулку по магазинам. И тогда Абигайль приходилось наряжаться в приличествующее случаю платье и жемчуга и, кроме того, прикладывать немало сил для того, чтобы вести себя прилично, не богохульствовать и не ввязываться в обсуждение вчерашней игры в Ньюмаркете.