Рельсы… Рельсы - Александр Васильевич Беляков

действовать только местными силами и вызывать военный контингент из соседствующего округа только ввиду острой необходимости.

Приказ подписан командующим округом Л.»

Целую неделю он добирался до загадочного Ухабинска, меняя поезда на стрелках и станциях. Составлял компанию стволам деревьев или домашнему скоту. Замерзая в комьях сена, отлёживая спину на неудобных лавках, голодая в ожидании очередной попутки в опустевшем городке, ругаясь с проводниками и извозчиками, пешком пробираясь через густые ельники, отбиваясь от диких зверей, он зарывался в холодное нутро одичавшей, измученной, разграбленной страны. Туда, дальше изломанного хребта Уральских гор, пересекая бездонные венозные потоки Оби, Енисея. Однотипные пейзажи облепленных снегом деревьев и редких телеграфных столбов, мигающих в окнах, напоминали заевшие кадры киноплёнки, беспрестанно и бессмысленно прокручиваемые барабаном, и навевали уныние. Каждый километр отзывался в сердце Валерия горечью. Ему не хотелось оставлять боевых товарищей. В то время как в Таврических губерниях расцветала Врангелевщина, а на Забайкалье чинил террор Колчак, он, свежеиспеченный комиссар, прошедший бои, должен был гонять по сибирским лесам вшивых бандюг. Но тут же Валерий отгонял от себя эти мысли. В конце концов, это был приказ. Родина звала его, ей нужна была помощь.

И теперь он был полон решимости помочь ей, положить на это дело все свои силы, а если нужно, и жизнь. Добравшись до дверей администрации, он потянул на себя тугую дверь и прошёл в фойе. Тяжёлый взгляд упал на стол дежурного, стоящий у лестницы на второй этаж. Стол был чисто убран, и держал на своей глади лишь забытую кем-то краснознаменную будёновку, однако за самим столом никого не было. Дежурный — курчавый парень лет восемнадцати в расстегнутой солдатской рубахе сидел на стуле, подстелив собственную шинель, и грел бок об затопленную буржуйку, попутно усердно вчитываясь в какую-то книжку. Из литературного транса его вывел лишь хлопок двери. Встретившись глазами с Волковым, парень нехорошо побледнел.

— Понятно… — выдохнул Валерий, — дежурный, почему не на посту! Что за внешний вид?

— Я… я… минуту… — парень суетливо начал застёгивать пуговицы, книга выпала из его рук и раскрылась на развороте с дамой приятной внешности. Лицо парня переменилось и стало красным, как варёный рак.

— Приведите себя в порядок и доложите по форме!

Наконец, управившись с рубашкой и кое-как набросив на себя шинель, парень подхватил книгу и помчался к столу. Сильно приложившись бедром об его угол, он выдвинул шкафчик и сунул в него книженцию и будёновку. На секунду остановившись в растерянности и, видимо, вспоминая, что нужно сделать дальше, он вытянулся как струна и приложил ладонь к виску.

— Дежурный красноармеец Новиков в вашем распоряжении!

— Это, конечно, прекрасно… Знаете, Новиков, если оценивать состояние гарнизона по его самому низшему звену, то для меня становится ясна причина неспособности местных войск противодействовать бандам. Почему вы не выполняете своих обязанностей на посту?

— Виноват, товарищ войсковой комиссар, всю документацию я разобрал утром, все посты расставлены в соответствии с распоряжением коменданта Терентьева и проверены мною час назад. Прошу вас ознакомиться с журналом дежурств, — с этими словами Новиков вытащил из второго шкафа увесистую тетрадь.

— С удовольствием, — Волков принял рукопись и принялся неспешно её листать, — и что же, комендант не выдал вам дополнительных распоряжений?

— Никак нет.

— Что же, об этом я у него спрошу. Вольно, — Валерий слегка улыбнулся и передал журнал обратно, — Запомните, Новиков. Хороший солдат должен не только в точности выполнять приказы командира, но и обладать некоторой долей самостоятельности, а самое главное — всегда быть на том месте, где ему назначено и должно. Только тогда, когда все винтики на месте, военная, а впрочем, и любая другая машина работает исправно! Вам ясно?

— Так точно!

— Вы, кстати, неместный?

— Так точно… — парень посмотрел на командира удивлённо, — из Екатеринбурга. А вы как поняли?

— По говору… и книжка ваша екатеринбургской печати. Приказываю, кстати, от неё избавиться. Похоть не должна отвлекать бойца от службы. Хм… насколько я знаю, комендант… как вы сказали? Терентьев… отбыл на место крушения поезда?

— Так точно, вместе со своим заместителем Лунёвым и начальником по переезду Сычёвым они отбыли в шесть часов утра.

— Кто за старшего?

— Начальник станции Виктор Петрович Сарыченко.

— Ведите к нему.

Поднявшись в сопровождении бойца на второй этаж, Волков оценил обстановку.

Хлипенькое кирпичное здание еле-еле держалось под порывами ветра. Второй этаж представлял из себя коридор с тремя дверьми, ведущими в кабинеты Сарыченко, Терентьева и телеграфиста. Новиков постучал в первую и сразу же её открыл.

— К вам товарищ военный комиссар, — после этого он сразу же развернулся и обратился к Валерию, — проходите.

В кабинете из-за невероятного числа картотечных шкафов невозможно было сказать, в какой цвет он был выкрашен. Вынесенный на середину стол размывался на фоне гигантской карты, вывешенной на задней стене. И ещё более незначительным в собственном кабинете выгладил Сарыченко. Волкову за время службы приходилось видеть разных начальников в разном антураже: в обшарпанном кабинете, комнатушке реквизированной квартиры, в отбитой у белых крепости, землянке, окопе — этот перечень достойных и менее достойных мест можно было бы продолжать ещё долго. Но везде высокий начальник внушал уверенность, был как бы подытоживающей точкой всего окружения и никогда на его фоне не выгладил блекло.

Сарыченко же уверенности не внушал и был подобен кристаллу сахара, растворяющегося в кофейной гуще еловых шкафов. Было сложно сходу объяснить, почему начальник станции вызывал подобное чувство. Возможно, причина крылась в тучном и низком строении его тела… Грубо и коротко его можно было бы описать так — мелочь пузатая. Может, дело было в форме, смотревшейся на нём нелепо. Синие штаны, собравшиеся в океан волн-складок у сапог, которые были ему велики; рубаха на его теле более напоминала не по размеру выбранную наволочку; изъеденный молью бушлат беспомощно висел на плечах, трепыхаясь пустыми рукавами; накинутая наспех фуражка лежала на потном лбу накось. А может, дело было в выражении перманентного страха и беспомощности на его лице… они диктовали его действия, судорожные метания по комнате и небрежные манипуляции с бумагами. Судя по всему, подобное поведение было ему свойственно, и приезд Валерия только усугубил хроническое проявление «заячьей душонки».

— Ох, какое облегчение, — служащий неловко выбрался из-за своего стола и, отвергнув всякие уставы, протянул Волкову руку. Тот же пожал слизкую ладонь, посудив, что человеку гражданскому фривольности можно простить.

— Нам сообщили о вашем приезде, однако мы ждали вас заметно раньше. Надеюсь, вы на нас не сильно серчаете, встретить вас не было никакой возможности. Ах, и всё же, какое облегчение… вы прибыли и вовремя, и одновременно в