В лесной глуши - Эухенио Фуэнтес

В то утро она услышала выстрел, а с тех пор, как жила в лесу, знала, что выстрелы означают кровь. Еще из своей норы она услышала крик женщины и чуть позже – дребезжащий шум удаляющейся машины, с помощью таких обычно передвигались человеческие существа. Некоторое время она спокойно вслушивалась в тишину, улавливая малейшие колебания почвы, и просидела так, неподвижно, несколько часов в темноте, сдерживая голод, возраставший от сознания, что где-то близко находится мясо.

Крыса высунула из норки черную мордочку и крошечными глазками окинула пустынный пейзаж. Все на своем месте – деревья и солнце, насекомые и пыль. Она сделала шажок наружу и подняла голову. До ее ноздрей доплыл легкий и душистый аромат крови, о котором она мечтала с тех пор, как услышала выстрел. Тем не менее двинуться вперед она пока не решалась. Эхо человеческих голосов отчетливо долетало до нее снизу, с поляны, но на таком расстоянии эти голоса не слишком ее беспокоили. Крыса боялась не самого человека, а его смертоносных машин. Безоружный, человек был чрезвычайно неуклюжим, слепым как крот, с никудышным чутьем и смехотворной медлительностью. Она вспомнила пса из города, где раньше жила: он всегда был гораздо проворней ее сородичей и убивал их, валя с ног одним мощным ударом. А потом даже не ел. Пока люди с поляны ее не заметили, беспокоиться не о чем.

Крыса снова огляделась вокруг, а затем посмотрела на небо. Она знала, что там обитают главные враги – степенные грифы, постоянно таскающие падаль своим вечно голодным птенцам. Однако в небе никого не было. Она решительно выскочила из норы и пробежала до ствола сосны. Крыса не могла ждать ночи. Легион ночных грабителей, таких же, как она, конечно, слышал выстрел, чуял кровь и уже ждал в своих убежищах наступления темноты, чтобы наброситься на останки или на мелких животных, что придут на приманку.

Порыв ветра принес ей более сильный запах. Теперь он смешивался с прекрасным ароматом, уже знакомым ей, – так пахла одежда человеческих существ и мусор, который они оставляли в лесу. Она снова посмотрела на небо перед тем, как быстрыми перебежками добраться до своего ужина. Крыса затаилась в кустарнике и огляделась. Там лежало тело, огромное, свежее и мягкое, его было достаточно для того, чтобы кормиться в течение всего года. Одна беда – трупы человеческих существ разлагались с непомерной быстротой, испуская тяжелый смрад, который даже она была не в состоянии вынести. Ничто в теле не выдавало признаков жизни – вряд ли это ловушка. Мухи, верные спутники смерти, уже облепили губы. Перед зрелищем еды и острым запахом крови голод крысы стал нестерпимым. Она беспечно двинулась вперед, подбежала к телу и обошла вокруг, дрожа от разыгравшегося аппетита и удовольствия, как приглашенный на обед к королю нищий, который при виде обилия яств не знает, с чего начать.

Она встала на задние лапки, передние поставила на лоб трупа, так что кончики усов скользнули по холодным и расширенным от ужаса зрачкам, но тут же отпрянула, напуганная пристальным взглядом. На лбу остался земляного цвета след от трех ее маленьких пальцев.

Притаившись возле шеи, крыса снова осмотрелась – нет ли поблизости более сильных соперников. Убедившись, что не придется делить добычу с другими, она метнулась к ногам. Крыса застыла у подошвы и оставила без внимания источаемый ею запах ящериц. Она взобралась на один из сапог и оттуда осмотрела огромное тело, принадлежавшее теперь только ей одной. Если бы она могла, она бы утащила его и спрятала в своей норе. На секунду крыса позавидовала муравьям – не их силе, а крепкому, хорошо организованному сотрудничеству в пополнении съестных припасов. Но свойство ее племени – жестокая борьба между сородичами за территорию и еду. Одним прыжком она очутилась на коленях девушки и медленно пошла, чувствуя под лапами гладкие и мясистые бедра, которые с удовольствием попробовала бы на вкус, не мешай ей прочная ткань. Запах мочи повлек ее выше. Крыса продвинулась на несколько шажков вперед, обнюхала темное пятно на брюках, и у нее еще сильнее потекли слюни. Это был запах ее предыдущего дома в городе, откуда ее прогнал свирепый пес и стальные машины. Крыса лизнула влажные брюки и царапнула живот под ними, пьянея от удовольствия, а затем продолжила путь. Она добралась до груди, окунула морду в кровь первой раны и, смакуя алую жидкость, подняла голову. Кровь была не такая густая, как у оленей, более сладкая. Крыса собиралась начать пир, когда увидела нож, торчащий из шеи, немного дальше. Обуреваемая желанием, не видя ничего вокруг, не внимая никаким другим инстинктам, кроме зова своего брюха, крыса вонзила острые зубы в растерзанную плоть возле ножа и откусила маленький кусочек. Никогда она не ела такого приятного, такого нежного мяса. Будто гиена, она проглотила кусок, не прожевав, и снова жадно рванула зубами мясо, опираясь на испачканные кровью передние лапы. Все это принадлежало ей, это было ее находкой и ее собственностью. Крыса почувствовала бешеную ненависть к мухам, обжившим раны и ворующим у нее еду. И тут она услышала приближающиеся шаги и, не переставая жевать, поднялась на задние лапы. Она все время слышала человеческие голоса, далекие, но теперь один из них приближался. Крыса увидела огромное враждебное существо, которое в нерешительности остановилось и наклонило голову, конечно тоже прикидывая, чем бы поживиться. Затем существо снова двинулось в ее сторону. Сомнений не было: оно шло сюда, оно заставит ее бежать, бросить пир. Вечно одно и то же. Такова судьба их племени: заглянуть в рай – и немедленно быть изгнанными из него; мечтать стать орлами – и жить как кроты. Она алчно оторвала два кусочка и спрятала во рту. Затем, с надутыми щеками, сделала прыжок и побежала, снова ища убежища под землей.

Несколько мальчишек от двенадцати до четырнадцати лет подъехали к поляне на горных велосипедах. Там они спешились и, смеясь, уселись в тени сосен на окаменевшую после нескольких лет засухи землю, чтобы подкрепиться бутербродами, принесенными в небольших разноцветных рюкзаках. Был конец октября, и дни становились слишком короткими. Болтая и отпуская шутки, они поели и выпили крепкое, как мадера, вино, тайком взятое из дома, при этом все изображали, что оно им очень нравится. По окончании трапезы кто-то вытащил пачку сигарет, и некоторые закурили, сдерживая кашель. Несколько минут они решали, отправиться к пещерам сразу или подождать, пока уляжется пища. А так как самое легкое обычно – ничего не делать, ребята решили полчасика отдохнуть и посвятить время своим детским развлечениям, которые зачастую бывают довольно жестоки. Они вытащили тюбик клея, припасенный на случай прокола камеры, а затем трое из них пошли искать палочки-рогатины. Другие расчистили от травы и камней круг радиусом в полметра, обложив его дерном и сухими веточками.

После этого все разбрелись по сторонам, высматривая под камнями скорпионов. День клонился к закату – самый подходящий момент для такого рода охоты, но и самый рискованный: из-за жары токсичность их яда увеличивалась, так что ужаленному мало бы кто позавидовал. Немного погодя в мисках из-под еды ребята принесли двух скорпионов и бросили в круг. Те, скорее от испуга, чем от злобы, неистово забегали, пытаясь найти выход с чистой площадки, где не было тени и нельзя было спрятаться от этих огромных существ, наблюдавших за ними сверху. Попытки убежать не удавались, потому что маленькими рогатинами их снова и снова возвращали в центр круга. Кроме того, один из мальчиков разжег огонь – несмотря на висящие повсюду запретительные знаки – из заранее приготовленных сухих веточек. Напуганные дымом, скорпионы застыли в неподвижности, обманчиво покорные. Вряд ли кто-то мог предположить, что их железы сейчас напряженно работают, чтобы произвести как можно больше яда.