Тайные сады Могадора - Альберто Руи Санчес

Но однажды утром на душе стало беспокойно. Она разбудила меня взволнованным вскриком: «Вот уже и явился великий садовник!» В тот самый миг, когда блеснул первый луч восходящего солнца, раздвинула шторы. Край золотого алькова, смятого ложа заря осветила. Скинув одежды, осталась нагая, теплым первым лучам подставила тело.

В неге неспешно раскинулась на постели. После страстно и широко раздвинула ноги. В сладостных вздохах грудь и лобок содрогались. Цепкий, острый, настойчивый луч восходящего солнца целился в ложе, ему она отдалась сладострастно.

В полном молчании, как в лихорадке, взирал боязливо и страстно, возревновал к этим тонким солнечным пальцам.

Я не осмелился остановить их или к ним прикоснуться.

Лишь только почувствовал, как безнадежно холодеют мои.

Вскоре дыханье ее восстановило свой ритм, со вздохом глубоким неспешно ко мне подошла. Ласково, нежно рукой по щеке провела, поцеловала, шепнула чуть слышно на ухо. Голос тягучий и приглушенный. Она переполнена счастьем без меры. Узнала дорогу в райские кущи, в сад солнечных пальцев. Я онемел, потерял и дыханье, и голос, охваченный изумлением.

* * *

В ту самую ночь и потом, еще много дней подряд, пытался проникнуть в шкуру призрака, солнечного фантома, который делает ее такой счастливой. Вызов брошен. Он безумно тяжел. Тяжелее, труднее, страшнее, чем я даже мог себе представить. Вызов этот заставил меня подвергнуться невероятным испытаниям.

Временами мне казалось, что невозможно проникнуть в плоть того, кто существует лишь в воображении. Много позже понял, надо полностью измениться, изменить в себе все: жесты, походку, манеру слушать и даже манеру смотреть, бросать взгляды. Надо стать новой пульсацией крови, ритмом жизни, невозмутимостью прикосновений.

Понемногу удавалось побыть то цветком, то побегом, то почкой, правда, так и не смог обратиться блистающим садом. Желание Хассибы росло и крепло, словно полдень, становилось взыскующим требованием, для меня полностью неожиданным и неузнанным и всегда откровенно непостижимым.

Однажды я не смог удержаться, совершил несусветную глупость. Принялся без умолку шутить и подтрунивать над ее новой страстью — страстью садовницы. Не расставался с желанием рассмешить Хассибу, но шутки раз за разом становились все злее, острее. Я не чувствовал, что больно раню Хассибу.

В глубине своей оболочки взрастила она ощущение быть до конца непонятой. Вдруг мне увиделась уже вдали, и каждый раз все дальше. Не в силах последовать за ней в ее стремленьях и желаньях, я остался глух, не слышал ее новый голос.

Так ли, иначе ли, между шуток, нечасто с успехом, силился превратиться лишь в ее райские кущи, ее — женщины одержимой страстью. Очень редко мне это удавалось. При малейшем непонимании она исторгала меня из своего тела, из пространства своего тела, которое единственно и было для меня, без сомнения, истинным раем.

Я знал, что цветущая, яркая одержимость садами у Хассибы совпала по времени с двумя великими событиями ее жизни, без малейшего сомнения повлиявшими на рождение страсти: нежданной беременностью сыном и смертью отца.

Долгие месяцы ее раздирали противоречивые чувства. Два события тронули ее тело, тысячекратно порождая и гася в глубине души и чрева бушующие потоки глубочайших переживаний. Ей стали ведомы реки скорби и реки радости. Одновременно, в едином миге, ощущала и плодородие земли, и холод могилы.

Но, впрочем, мы познакомились и полюбили друг друга на границе этих событий. Минуло пять месяцев со дня кончины отца, когда мы встретились впервые. Невосполнимая потеря породила в ее душе целый сонм удивительных, отчаянно острых, тайных, загадочных ощущений.

Она жила, едва исполняя будничные и необходимые ритуалы, как того требует традиция. Я поздно осознал, какие чувства владели ею. И разумеется, неправильно все понял: для меня они оставались загадочными и чарующими. Она, полная жизни, в скором времени догадалась, что я верю в свои собственные предположения и фантазии.

* * *

Осенним утром я познал ее. Было так, словно стремительно и нежданно ворвался в удивительный сад, где все происходит совсем по-иному, где счастье в том, что кто-то остался в этом саду навсегда.

Бродил по маленькой лавчонке в порту Могадора. У порога столкнулся с женщиной. Она торговала цветами. Только как-то очень странно. Или мне это только казалось. Вместо того чтобы предложить целый букет, она лишь протягивала разноцветные лепестки, держала их на ладонях безукоризненно тонко татуированных рук. Опьяненные свежестью и ароматом лепестков, покупатели бойко приценивались и торговались с хозяйкой.

Вначале цветы обосновались в ее доме, в едва угадываемом дальнем уголке, в самой глубине лавки. Во внутреннем дворике, в саду, существование которого невозможно было даже предположить, бросив с улицы небрежный взгляд. Много позже я узнал: дивный сад в Могадоре зовут эль-Рьяд.

Мне показалось: заключая очередную сделку, она назначала свидания у фонтана на площади Девяти Лун, куда сходились, скрещивались и разбегались девять извилистых закоулков. Там, где изразцы на стенках фонтана отражают девятикратно блеск ущербной луны.

Сюда она приносила цветы, здесь получала монеты. Отсюда трогалась в обратный путь к портовой лавке. Выпростав руки, выставив их напоказ, безуспешно пытаясь привлечь взгляды, разжечь охотничий нюх тех, кто рядом с ней шагает глухим переулком.

Когда я увидел ее впервые, пару часов провел в счастливом блуждании вслед за ней по безумному переплетенью узких улочек. Испытывал чувство близкое к опьянению оттого, что бесконечный лабиринт заставляет нас снова и снова сталкиваться друг с другом, сталкиваться с неизведанным, где за каждой дверью и каждым новым порогом, возможно, таится новое приключение.

Я осмелился даже проникнуть в извилистый закоулок, кривой проход, который меняет очертания каждый день: соберется ли кто сегодня разложить свой товар на земле или поставить лоток в этом тайном местечке. Поговаривают, что в таких потаенных углах иногда пропадают, сбиваясь с пути, и сами торговцы. Разные тянутся нити, ведут, сбивают с пути, плутаешь на пятачке каждый день по-иному. В Могадоре всегда найдется площадь внутри площади, улочка внутри другого закоулка, лавчонка в лавке. И так почти до бесконечности. Можно проникнуть вглубь малюсенькой деревянной, искусно инкрустированной шкатулки и там, в ее бесчисленных ящичках, украшенных маркетри, найти в миниатюре непередаваемый аромат торговой лавки и даже аромат лесов.

Мало-помалу я научился отыскивать различия в малейших деталях города по имени Могадор, осознал вселенную, заключенную в нем. Потому что там каждая вещь, каждый жест, каждый звук — дверь в другие миры и детонатор событий. Вскоре открылось мне: так же как в необъятных, просторных, переполненных лавках, что торгуют цветами и фруктами, есть свои крохотные шкатулки, наполненные дивными ароматами, так же и один из самых соблазнительных садов Могадора распахнет калитку передо мной разноцветными сияющими лепестками, которые покоятся в татуированной руке простой цветочницы. Она постепенно завладевает мной.