Пройдоха - Эрл Стенли Гарднер

– Мне двадцать девять, родители умерли. Кончил колледж,достаточно сообразителен, готов делать все, что угодно. Нужны деньги. Есливозьмете меня, попытаюсь быть преданным.

– Все? – спросила она.

– Все.

– Так как же все-таки тебя зовут? Я улыбнулся.

– Что, Лэм – это не настоящее?

– Я выложил вам правду. Если хотите, могу трепаться дальше.Мне это удается.

– Думаю, что да! Скажи, что ты вообще изучал в колледже?

– Какая разница?

– Не знаю, – сказала она, – но я поняла, что ты врешь, потому, как ты отвечал на вопросы относительно колледжа. Ты, наверное, никогда небыл студентом, а?

– Был.

– Но не кончил?

– Нет, кончил.

– И не отчислили?

– Нет, этого не было. Вытянув губы, она спросила:

– Об анатомии человека что-нибудь знаешь?

– Не особенно.

– Что изучал?

– Хотите, чтобы я импровизировал?

– Да нет. А впрочем, можешь. Мне нужен человек, которыйумеет убедительно врать или говорить убежденно. Мне не понравилось, как ты вралвначале. Неубедительно!

– Я сейчас говорю правду, – подчеркнул я.

– Больше не надо. Поври немножко.

– О чем?

– О чем хочешь, только поубедительней и позаковыристей. Такчто же ты изучал в колледже?

– Половую жизнь микробов. Пока ученые рассматриваютразмножение микробов только с точки зрения лабораторного анализа. Но никто нерассматривал этот вопрос с точки зрения самого микроба. Однако, когда я об этомрассказываю, вы наверняка склонны смотреть на это с точки зрения вашегособственного…

– Нет у меня…

– Взгляда на жизнь, – продолжал я, не обращая внимания нато, что она перебила меня. – Так вот, при стабильной температуре, достаточном икалорийном питании микробы возбуждаются, и вообще…

Она подняла руку, как будто хотела, чтобы я замолчал.

– Хватит этой дурацкой болтовни, – заявила она. –Заковыристо, но не годится, потому что никому до этого дела нет. Скажи мне поправде: знаешь ты хоть что-нибудь о микробах?

– Нет.

Глаза ее блеснули.

– А как тебе удавалось, чтобы тебя не шпыняли в колледже?

– Я предпочел бы об этом не говорить, если хотите по правде.

– Как раз это и хочу знать.

– Надеялся на свою голову. Да, меня называли пройдохой, дажеподлюгой. Но надо же было защищать себя! Если слаб физически, надо братьдругим. Я соображал – и у меня всегда получалось. Когда кто-то пытается менязадеть, я думаю о том, как заставить его прекратить. В конце концов он начинаетжалеть об этом. Если нужно, могу ударить, как говорится, ниже пояса. Это дажедоставляет мне некоторое удовольствие. Будешь шкетом, будешь и пройдохой. Таквот, если вам не надоело забавляться на мой счет, я пойду. Не люблю, когда надомной насмехаются. Когда-нибудь поймете, что это дорого стоит… Я что-нибудьпридумаю, чтобы с вами расквитаться…

Она вздохнула. Однако это не был вынужденный вздох уставшейтолстой бабы. Скорее, это был вздох облегчения. Она подняла трубку и сказаласекретарше:

– Элси, я беру Дональда Лэма. Выгони остальных шалопаев иповесь объявление, что место занято. За день достаточно было этих бродяг.

Толстуха бросила трубку, выдвинула ящик стола, вытащилакакие-то бумаги и начала читать. Я слышал, как в приемной заскрипели стулья ипослышались шаги уходящих. Я был ошарашен и не мог выдавить из себя нисловечка.

– Деньги у тебя есть? – спросила она вдруг.

– Да, – сказал я и добавил: – Немножко.

– Сколько?

– Достаточно на некоторое время.

Она взглянула на меня поверх бифокальных очков и сказала:

– Опять лжешь, как мальчишка. Это еще хуже, чем твой рассказо микробах. Сорочка у тебя плохая. Можешь купить за восемьдесят пять центов.Галстук выкинь. Купишь хороший, центов за тридцать пять. Почисти обувь,постригись. А носки-то, наверное, дырявые? Ты голоден?

– Нет, я в порядке.

– Не выдумывай, посмотри на себя в зеркало. Вид у тебя рыбий– впалые щеки, под глазами круги. Наверное, не ел целую неделю? Пойди поешьхорошенько. Будем считать, что это стоит центов двадцать. Надо бы и костюмпоменять, но не сегодня: ты уже нанят, и я не хочу, чтобы ты думал, что можешьшляться по магазинам во время работы. Костюм купишь после. Я дам тебе аванс. Исмотри не пытайся меня надуть. Вот тебе двадцать долларов.

Я взял деньги.

– Ладно, вернешься к одиннадцати. Давай топай. Когда яоткрывал дверь, она сказала громко:

– Послушай, Дональд, не трать двадцатку: на жратву двадцатицентов вполне достаточно.

Когда я снова оказался в приемной, секретарша все ещебарабанила на машинке.

– Приветик, – сказал я. Она кивнула.

– Скажи, хозяйка миссис или мисс?

– Миссис.

– Она здесь?

– Нет.

– Как мне тебя называть, кроме как «Эй»?

– Мисс Бранд.

– Рад познакомиться, мисс Бранд, – сказал я. А я ДональдЛэм. Миссис Кул наняла меня. – Она продолжала стучать. – Я буду здесь работать,– продолжал я, – и мы будем часто видеться. Видимо, я тебе не нравлюсь, и тымне тоже. Если хочешь, можем так все и оставить.

Она перестала печатать, чтобы перевернуть страничкустенографического отчета, а заодно посмотреть на меня.

– Ладно, пусть будет так. – И снова забарабанила. Я сел.

– Что, мне ждать здесь? – спросил я через несколько минут.Она покачала головой.

– Миссис Кул велела мне вернуться к десяти часам, – совраля.

– Ну ты же пришел. – Мисс Бранд продолжала стучать.

Я вытащил из кармана пачку сигарет. Целую неделю я не курилне потому, что хотел бросить, а потому, что так вышло.

В эту минуту открылась входная дверь, и ввалилась миссисКул. Сзади нее шла довольно изящная шатенка.

Посмотрел я на своего нового шефа и решил, что она весит несто, а все сто десять килограммов. Очевидно, она не любила тесную одежду,потому что болталась, как желе на тарелке, внутри огромной хламиды. Однако онане задыхалась и не переваливалась как утка, а шла плавной походкой, словно плыла.