Август - Кнут Гамсун

У дверей он добавил:

— Вот теперь я снаряжён как следует и могу начать своё паломничество.

— Господь да пребудет с вами, — изысканно попрощалась Поулине.

— Он и есть со мной, — уверенно ответил пастор. — Вы только поглядите, какую замечательную погоду Он нам дарует!

Не сказать, чтоб разговор получился такой уж особенный, но Поулине ничего подобного раньше переживать не доводилось, вот почему, отправившись в церковь, она отметила это событие брошкой и шалью, перекинутой через руку.

Иногда в лавочку наведывался её брат, он же староста, чтобы купить какую-нибудь мелочь либо прибить к стене очередное объявление. Брат и сестра отлично ладили и относились друг к другу вполне дружелюбно. Когда он заявлялся со своим объявлением и прикреплял его кнопками в каком-нибудь углу, сестра смеялась над ним и говорила, обращаясь к посетителям:

— Вы только поглядите, этот человек думает, будто он у нас начальство.

— Ну и что, вот ты у нас думаешь, будто ты барышня, — отвечал Йоаким, — расхаживаешь в накрахмаленном воротничке и ведёшь умные разговоры со священником.

— Ха-ха-ха! А что это за объявление ты приволок на сей раз?

— На сей раз меня призывают в стортинг! — отвечал Йоаким.

Иногда приходил Ездра, зажиточный крестьянин Ездра, маленький, седой, лицом старый, но коренастый и неизменно крепкий. У Ездры было много детей, но не меньше и птицы в усадьбе, и много лошадей, и целый скотный двор с овцами и козами. В лавке он покупал либо лопату для садовых работ, либо подковы для лошадей, либо пилу, потом увязывал все покупки в узел и уносил — зажиточный хозяин, поднялся из грязи, а сейчас достиг такого положения.

Забавно всё это было с Ездрой, как-то даже трудно и понять: был ничем, а теперь вот владелец самого крупного хозяйства во всём Поллене. О его трудолюбии знал каждый полленец, но тем не менее его успех был слишком уж чрезмерным, можно даже сказать, мистическим. Поначалу, когда он осушал своё обширное болото, с его Нового Двора доносились отчаянные крики о помощи. Бог весть, что это всё значило, только на том болоте было когда-то, в незапамятные времена, совершено великое злодейство, и отчаянные крики по-прежнему жили в памяти людской и до сих пор преследовали Ездру и его семейство. И всё же он продолжал строиться на болоте, не внимая никаким крикам, он возделывал землю и обихаживал скотину, он вдвое увеличил свои угодья, может, поэтому ему и начало помогать само болото, подземный мир. К нему пристала недобрая слава. Женился он на Осии, сестре Йоакима, что ходил в старостах, и Поулине, что вела торговлю; все сплошь достойные люди, особенно с тех пор, как разбогатели, — но, хотя Ездра через женитьбу породнился с этим почтенным семейством, к нему не начали относиться по-другому. Это почему, спрашивается, Ездре так везёт? Он что, запродал душу дьяволу? Словом, его скорей избегали, чем искали, жене его нелегко приходилось при найме служанок, а детям — в школе.

Просто жалко становилось и самого Ездру, и его ближних, они были для всех какими-то изгоями. Теперь вот он стоял в лавке, покупал лопату, и подковы, и пилу, и тому подобную утварь, внимательно разглядывал товар, но почти ничего при этом не говорил, а народ, что был в лавке, и вовсе молчал и жался к сторонке, покуда Ездра делал свои покупки.

— Дома всё в порядке? — спрашивала Поулине.

— Спасибо за заботу, всё в порядке, — отвечал он,

— А как поживает Осия и дети?

— Ничего, спасибо. Ты б заглянула как-нибудь.

— Загляну, загляну.

Тут как раз пришла другая покупательница, Ане Мария, вполне лихая особа, хоть в своё время и отбывала наказание, вокруг глаз морщинки, но собой всё ещё недурна, строптивая, чтобы как-то выделяться среди других, гордая и самоуверенная. Это с какой же стати люди её избегают? Впрочем, пусть избегают, коли им так нравится. Какое-то время после возвращения домой она старалась выглядеть набожной и чуждой всего суетного. Но надолго её не хватило. Такому человеку скорей пристало держаться земного. Не Ане ли Мария когда-то устроила в Поллене страшное представление: хладнокровно и бессердечно дала одному шкиперу с Хардангера утонуть в болоте по дороге к Ездре и не позвала на помощь раньше, чем его засосала трясина? Ну, наказали её за это, наказать-то наказали, а толку что? Разве не стонала на болоте погибшая душа, умоляя, чтоб дали ей успокоиться в освящённой земле? Ведьма, бесстыжая баба! Шли годы, проходило время, но память у людей была крепкая, и бедный Ездра и его семья с тех пор так и страдали от дурной славы. И Ане Марии гордиться было нечем, а сейчас эта бывшая арестантка заявляется в лавку и что-то из себя изображает. Спятила она, что ли?

— Мне нужно полфунта кофе.

Поулине не обратила на её слова никакого внимания, она хотела сперва проводить Ездру, расспросив перед этим зятя о семье.

— Мне нужно полфунта кофе, — повторила Ане Мария.

— Слышу, слышу, — отвечала Поулине.

— Ну так получу я кофе или нет?

— К чему такая спешка? — досадливо спросила Поулине.

И Ане Мария изменила тон:

— Очень вас прошу, дайте мне, пожалуйста, кофе. У меня котелок висит на огне, как бы он не выкипел!

— До свиданья, — сказал тут Ездра и ушёл.

Нет, Ане Мария не особенно высовывалась, потому как в Поллене вполне хватало людей, которые могли её осадить. Впрочем, она была хорошей хозяйкой и верной женой своему Каролусу, который с годами стал каким-то вялым и вообще ушёл в себя. Ане Мария отлично управлялась с младенцами, помогала при родах, вообще много чего умела, выучившись по книгам, и, хотя у самой у неё детей не было, к ней можно было обратиться с любым вопросом, и она на всё знала ответ, что правда, то правда. Вот пусть она этим и занимается и не лезет выше.

У Поулине в лавке бывает много народу, тут и покупатели, которые и впрямь пришли по делу, чтобы купить фунт крупы или полфунта зелёного мыла, но, кроме того, заявляются всякие бездельники и трепачи, которые приходят, чтобы повидать друг друга и узнать последние новости. А из всех лоботрясов самый скверный, пожалуй, Теодор. Он никогда никем не был, он так никем и не стал, ничтожество, да и только, он часами стоит, навалясь на прилавок, и как в былые дни заводит с Поулине разговоры, хотя она никогда ему не отвечает; он расспрашивает о новостях всех, кто ни заглянет в лавку, об урожае в их краю, о рыбной ловле. Теодор держится солидно и сплёвывает совсем по-мужски, но на самом деле ведёт себя как ребёнок, он болтливый и ещё не слишком чист на руку, Поулине за ним украдкой приглядывает, чтобы он не цапнул чего-нибудь с полки и не припрятал под одеждой. Несколько раз ей случалось выуживать из его карманов мелкую добычу — к величайшему удивлению для самого Теодора, тот решительно не мог понять, как это всё очутилось у него в кармане, не иначе кто-то засунул для смеху.

С годами Теодор так и не превратился в достойного и хорошего человека, под стать ему оказалась и Рагна, его жена, они в Поллене были ничтожные из ничтожных. Но зато дети у них получились хоть куда, трое детей, один другого лучше, мальчик и две девочки. Их и кормили очень скудно, и с одеждой у них было из рук вон, но они на это не обращали внимания, а росли себе большие и здоровые; мальчик с крепкими кулаками и сильный духом хоть и не учился, но голова у него на плечах была что надо, и энергии тоже хватало, а обе девочки уродились красивые и похожие на мать, ну такие красивые, как бывают цветы и птицы, и, едва подросши, обе пошли в услужение, каждая — на своё место. Они работали, они так рано повзрослели, эти сестрички, обе стали служанками, одна, старшая, работала у Ездры и Осии, другая — сразу после конфирмации прислуживала в пасторате, они там и ели лучше, им вообще у чужих было лучше, чем дома; они зарабатывали на кой-какую одёжку, смеялись и были вполне счастливы.