Серые пчелы - Андрей Курков

– И что, этой ночью тоже никто не приезжал?

– А ты чё, видел?

– Ага, за углем выходил, как холодно стало.

– Ну так это наши, оттуда! – кивнул Пашка. – На разведку.

– И что ж они разведывали?

– Проверяли, есть ли «укры» в селе!

– Врешь? – Сергеич уперся взглядом прямо в бегающие Пашкины глазки.

Тот, как к стенке поставленный, сразу сдался.

– Ага, вру, – сознался. – Пацаны какие-то. Сказали, что с Горловки. Предлагали «ауди» за триста баксов без документов.

– И что, купил? – ухмыльнулся Сергеич.

– Я что, дебил? – Пашка отрицательно мотнул головой. – Если бы я пошел в дом за деньгами, они бы за мной, и нож в спину! Что, я не знаю, как это делается?

– А чего ж они ко мне не подъехали? – снова ехидно ухмыльнулся Сергеич.

– Так я им сказал, что один в селе, – охотно отозвался Пашка. – Да и переезда теперь с Шевченко на Ленина нет. Там ведь воронка от взрыва, возле Митьковых. Только танк пройдет!

Сергеич замолчал. Только продолжал смотреть на Пашку, на его плутовскую физиономию, которая подошла бы постаревшему карманнику, много раз ловленному, битому и потому пугливому. В свои сорок девять Пашка на добрый десяток лет старше самого Сергеича выглядел – то ли из-за землистого цвета лица, то ли из-за щек обшарпанных, словно всю жизнь тупой бритвой брился и кожу свою губил. Смотрел Сергеич на него и думал, что, не останься они тут вдвоем на все село, никогда б снова разговаривать с ним не стал. Так и жили бы параллельно каждый на своей улице и каждый своей жизнью. Он, Сергеич, на Ленина, а Пашка – на Шевченко. И никогда бы до самой смерти не разговаривали. Если бы не война.

– Давно у нас тут не стреляли, – вздохнул гость. – А вон у Гатной раньше только ночью из пушек бахали, а теперь уже и днем!.. А ты, – Пашка вдруг голову чуть вперед наклонил, – если наши о чем попросят, сделаешь?

– Какие – «наши»? – недовольно переспросил Сергеич.

– Ну наши, донецкие! Что ты придуриваешься?

– Мои «наши» в сарае, а больше я никаких «наших» не знаю. Ты мне тоже не очень-то «наш»!

– Да хватит бычиться? Не выспался, что ли? – Пашка скривил губы, чтобы свое неудовольствие выразить. – Или пчелы твои померзли, так ты на мне зло срываешь?

– Я тебе померзну! – В голосе хозяина дома прозвучала нешуточная угроза. – Ты если что против моих пчел скажешь…

– Да я что, я твоих пчел уважаю! Наоборот, беспокоюсь! – поспешил успокоить его Пашка, на попятную пошел. – Я вот не пойму, как они зимуют? Им разве в сарае не холодно? Я бы там с холода сдох!

– Пока сарай целый – не холодно! – смягчился Сергеич. – Я слежу! Каждый день проверяю.

– А как они в ульях спят? – продолжал Пашка. – Как люди?

– Ага, как люди! Каждая в своей кроватке, – объяснил Сергеич.

– Так отопления ж там у тебя нет! Или сделал? – удивился Пашка.

– А им не надо! У них внутри плюс тридцать семь. Сами себя греют.

Разговор, перейдя на пчелиную тему, зазвучал дружелюбнее. Пашка понял, что на такой спокойной ноте и уходить можно. Даже попрощаться получится, а не так, как в прошлый раз, когда Сергеич его матом послал.

– Ты, кстати, про пенсию не подумал? – спросил Пашка напоследок.

– А че тут думать? – пожал Сергеич плечами. – Как война закончится, мне почтальонша сразу за три года принесет! Вот тогда заживу!

Ухмыльнулся Пашка, хотел хозяина дома подколоть, но промолчал.

Перед тем как уйти, еще разок взглядом с Сергеичем встретился.

– Слушай, а может, пока зарядка есть, – снова протянул ему мобильник, – Виталине своей позвонишь?

– Какая ж она моя? – удивился Сергеич. – Уже шесть лет, как не моя. Не, не буду.

– А дочке?

– Иди уже! Я же сказал – некому мне звонить! – и захлопнул за гостем дверь.

– И что ж это может быть? – вслух задумался Сергеич.

Он стоял на краю огорода перед белым полем, уходившим покатым, широким языком вниз, а потом так же плавно поднимавшимся вверх, к Ждановке. Там, где лежал заснеженный горизонт, прятались укрепления украинской армии. Разглядеть их отсюда Сергеич не мог. Далеко, да и зрение оставляло желать лучшего. Справа уходила туда же, вверх по пологому подъему, местами густая, местами жидкая лесополоса ветрозащиты. Правда, вверх начинала она уходить только от излома земли, а до поворота на Ждановку высажены были деревья ровной линией вдоль грунтовки, которая сейчас смирно лежала под снегом, так как с начала военных действий никто по ней не ездил. А когда до весны 2014-го ездили, то доехать могли и до Светлого, и до Калиновки.

Сергея Сергеича сюда, на край огорода, обычно выносили ноги, а не мысли. По двору он бродил часто: хозяйство осматривал. То в сарай к пчелам, то в сарай-гараж к своей зеленой «четверке», то к куче длиннопламенного угля, уменьшавшейся с каждым днем, но все равно дававшей уверенность в завтрашнем и послезавтрашнем тепле. Иногда ноги заносили и в сад, и тогда останавливался он у спящих яблонь и абрикос. А реже он оказывался на самом краю огорода, где так же хрустела, ломаясь под ногами, бесконечная корка снега, но ботинки никогда глубоко не проваливались, потому что зимний ветер всегда скатывал снег вниз, в поле, к излому. А значит, оставалось его наверху, и на огороде у Сергеича, немного.

И вот вроде бы надо и домой идти, полдень скоро, но это пятно там, на подъеме поля к украинским окопам, к Ждановке, озадачило Сергеича и не отпускало. Пару дней назад, когда он последний раз на край огорода выходил, не было на белоснежном поле никаких пятен. Один снег, в который, если всмотреться, то белый шум начинаешь слышать – это такая тишина, которая за душу холодными руками берет и долго не отпускает. Тишина тут, конечно, особая. Звуки, к которым привык и на которые внимания не обращаешь, тоже становятся частью тишины. Как, например, отголоски далеких артобстрелов. Вот и сейчас – Сергеич заставил себя прислушаться – где-то справа километрах в пятнадцати бьют и где-то слева – тоже вроде, ну если только это не эхо.

– А может, человек какой? – снова спросил сам себя вслух Сергеич, всматриваясь.

На мгновение показалось, что воздух прозрачнее стал.

«Ну а что еще там может быть? – подумал. – Был бы бинокль, все б разглядел! Да грелся бы уже в домашнем тепле… А может, у Пашки бинокль есть?»

Повели теперь ноги его вслед мыслям – к Пашке. Позади осталась обойденная по краю воронка от снаряда возле дома Митьковых. Дальше по Шевченко – по следу недавно проезжавшей машины, про которую мог Пашка и правду, в конце концов, сказать, а мог и соврать – с него станется!

– У тебя бинокль есть? – не поздоровавшись, спросил у врага детства, открывшего дверь.