Мифы и правда Кронштадтского мятежа. Матросская контрреволюция 1918–1921 гг. - Владимир Шигин

Вопреки многочисленной советской литературе о революционном флоте в процессе сближения матросов и большевиков долгое время мощную политическую силу представляли именно матросы, с которой большевики явно заигрывали. Таким положение представлялось ещё в начале 1918 года. По сути, это было результатом левого экстремизма как у большевиков, так и у матросов.

Точка соприкосновения и большевиков, и матросов с левым экстремизмом заключалась в их общей ответственности за него как основных субъектов революции 1917 года и Гражданской войны. Поэтому у жертв этих трагических лет можно встретить соответствующее мнение о них. Вот отрывок одного из сочинений детей эмигрантов, написанных в 1923–1924 годах: «…Большею частью большевиков являются матросы, и потому вид их вполне матросский. Главное в их костюме составляет вооружение, которое состоит из ножа, ружья, пары бомб и перекинутых через плечи пары пулеметных лент. Вполне понятно, что впечатление, которое произвели на меня большевики, было для них нелестное. Выражаясь кратче, они мне напоминали бандитов низшего качества на большой дороге…»

Но слияния большевиков и матросов, как может сложиться впечатление из многочисленной литературы советского периода об их отношениях, конечно не произошло. Вот что записала 7 января 1918 года в своем дневнике писательница Зинаида Гиппиус: «Надо утвердить, что сейчас никаких большевиков, кроме действующей кучки воротил, – нет. Матросы уж не большевики ли? Как бы не так! Озверевшие, с кровавыми глазами и матерным ругательством – мужики, «ндраву которых не ставят препятствий», а его поощряют. Где ндраву разгуляться – туда они и прут. Пока – ими никто не владеет. Но ими непременно завладеет, и только «хитрая сила». Если этой «хитрой силой» окажутся большевики – тем хуже».

«Хитрая сила» – большевики, оказавшись в значительной степени общенациональной силой, в той же степени «завладели» и матросами. Но там, где у большевиков имело место расхождение с общенациональными интересами, им приходилось сталкиваться и с матросским «ндравом». Серьезные антибольшевистские выступления матросов имели место во время Гражданской войны под различными флагами: под анархистским – в январе 1918 года в Петрограде и в марте 1919 года в Николаеве, под левоэсеровским флагом – в июле 1918 года в Москве и в октябре 1918 года в Петрограде, под эсеровско-белогвардейским – в июне 1919 года в фортах Красная Горка и Серая Лошадь и, наконец, под демократическим красным флагом Октябрьской революции в марте 1921 года в Кронштадте. К сожалению, в ходе этих и других столкновений имели место случаи уничтожения не только матросской оппозиции, но и флота как общенационального института. Флот, как известно, в советские годы пришлось, по сути, воссоздавать заново. Это также было результатом проявлений левого экстремизма как у большевиков, так и у матросов.

В годы революции и Гражданской войны большевики не преобладали численно, но все эти организации – одни раньше, как Кронштадтский Совет, другие позже, как Ревельский Совет, стали принимать большевистские решения. Руководитель фракции большевиков Кронштадтского Совета И. П. Флеровский отмечал: «В том-то и заключалось своеобразие кронштадтской политической обстановки, что не большевистский по своему составу Совет вынужден был, с редкими отклонениями, проводить большевистскую политику».

* * *

К осени 1918 года недовольство матросами, как советской властью вообще, так и отношением к ним (матросам) со стороны большевиков серьезно возросло. Матросы не могли не чувствовать, что былой идиллии в отношениях между РКП(б) и ними, какой она была в период Октябрьской революции и в первые месяцы после нее уже никогда не будет. Дело в том, что большевики все больше и больше дистанцировались от своих старых союзников, делая все, чтобы низвести революционных матросов до уровня красноармейцев. Это матросов возмущало. Они считали себя такими же творцами Октябрьской социалистической революции, как и большевики. Заметим, что в данном случае претензии матросов были вполне обоснованными. Без десяти тысяч кронштадтских матросов, без кораблей Балтийского флота большевикам никогда бы не удалось свергнуть Временное правительство и взять власть в Петрограде. Но большевики желали руководить единолично. Первой их жертвой стали бывшие союзники – левые эсеры, от которых они достаточно быстро избавились. Следом наступила очередь матросов. Именно для того, чтобы максимально отдалить от себя вездесущих и нахрапистых «альбатросов революции», В. И. Ленин вместе со всем Совнаркомом тайно бежал из Петрограда в Москву. Именно поэтому он изгнал матросов из своей личной охраны, окружив себя купленными за золото латышскими стрелками. Матросов с удовольствием рассылали воевать по всем фронтам, но весьма нетерпимо относились к их пребыванию в Москве и Петрограде. Что же касается самих матросов, то недовольство большевиками стало проявляться очень скоро, чуть ли не на следующий день после взятия Зимнего дворца. Первым серьезным раздражителем для революционных матросов стал заключенный 3 марта 1918 года правительством В. И. Ленина позорный Брестский мир. Удивительно, но активно выступавшие до октября 1917 года против продолжения войны с Германией матросы после социалистической революции переменили свое мнение. Став яростными оборонцами, они требовали непременного продолжения войны, которая, по их мнению, теперь является справедливой, так как стала войной пролетариев против империалистов.

Существовавшее равноправное партнерство между партией большевиков и революционными матросами в начале 1918 года к середине лета сошло на нет. При этом, если большевики к этому времени значительно укрепили свою власть и авторитет, то матросы, наоборот, все это растеряли. Все их мечты о внепартийной революционной матросской диктатуре рассыпались в прах. Этому способствовали как объективные, так и субъективные причины.

Прежде всего, у революционных матросов никогда не было никакой конкретной политической программы, как не было грамотных и авторитетных вождей. Кроме этого, излишняя демократичность, зачастую переходящая в демагогию, лишала их возможности быстро и правильно принимать политические решения, оперативно реагировать на меняющуюся обстановку. Поэтому реальной возможности для управления Россией у матросов просто не было. Не было среди матросов по объективным причинам и единства, в результате чего отдельные вспышки их недовольства достаточно легко подавлялись большевиками.

Утрата политических позиций революционными матросами происходила постепенно. Так, в начале 1918 года матросы были как никогда близки к установлению собственной диктатуры. Они самостоятельно, не оглядываясь на большевиков, творили свою собственную революцию – учреждали свои независимые органы власти, громили контрреволюционного генерала Краснова, казнили Верховного главнокомандующего Духонина и не понравившихся им министров-капиталистов, разгоняли Учредительное собрание и устраивали собственный матросский террор по городам и весям.

Но затем ситуация стала меняться. Перенос большевиками столицы из Петрограда в Москву сразу же лишил матросов реального влияния на большевистское руководство. А последовавшее затем заключение Брестского мира, бегство Балтийского флота из Гельсингфорса и самоуничтожение Черноморского флота в Новороссийске отдалило матросов от большевиков не только идейно, но и морально. Кроме этого, с утратой военно-морским флотом своей роли как важнейшего военно-стратегического объединения автоматически уменьшалась заинтересованность власти и в самих матросах. Это случилось, прежде всего, с черноморцами, которые после уничтожения Черноморского флота в Новороссийске ушли в рассеяние. Немногим лучшим оказалось и положение их коллег-балтийцев, наглухо запертых в Кронштадте.