Гусиный остров (сборник) - Станислав Романовский

Сначала валенок Мишу поборол, а потом Миша валенок. Поборол, залез на него победителем и вспомнил про бабочку.

Не летает ли кто по избе?

Нет, никто не летает. Один я в избе. Не летаю, а в уголке сижу, на Мишу смотрю.

Поглядел медвежонок – нету бабочки.

И опять давай играть с валенком.

Дедушка бороду подправлял – в зеркало заглядывал, ножницами щёлкал. Миша на полу возился, половик теребил. А ребятишки – внук Василий, гости Костя и Люда – на него смотрели.

Дедушка справился с бородой и вместе с бабушкой пошёл в гости.

А день был – загляденье! Куда ни глянь – солнышко. Играет оно в дедушкином зеркале.

Внук Василий поставил зеркало на пол перед медвежонком и говорит:

– Миша, поздоровайся: товарищ к тебе пришёл.

А Миша – ноль внимания.

Тогда Василий к самому его носу приставил зеркало, и Миша увидел товарища – своё отражение.

Сперва испугался, попятился. И товарищ попятился. Убежит он – скучно будет. Знакомиться надо. Миша пошёл знакомиться. И товарищ навстречу. Встали носом к носу и ноздрями шевелят.

Товарищ как товарищ. Чем он только не пахнет – стеклом, деревом, деревянной подставкой, дедушкой! А медведем не пахнет. Что это за товарищ?

Миша обнюхал зеркало и с этой, и с той стороны. А там вообще ничего нет. И товарищ куда-то пропал… Вот тебе раз!

Не понял ничего Миша, не его это медвежьего ума дело, и опять за половик. А тут опять товарищ появился. Что это творится-то?

Полез Миша на товарища. Зеркало упало и разбилось. Старое оно было, в трещинах.

А Василий заплакал.

Пришли дедушка с бабушкой, из гостей вернулись. Дедушка увидел, что Василий плачет, и ругать его не стал. А бабушка поругала и говорит:

– Плохая примета – зеркало разбилось. Что-нибудь да случится.

Проходит день, неделя, ничего не случается. Как-то прибегает Василий весёлый и говорит:

– Дедушка, примета-то сбылась: я ноги промочил!

– Какая это примета! – отвечает дедушка. – Две недели прошло. Это не примета, а ты сам. Разувайся, надевай мои носки, полезай на печь. Ишь, ботинки-то как чавкают!

– Мишу в зоопарк вези, – говорила жена. – Денег за него дадут. Вырастет – куда его? Сейчас-то с ним хлопотно…

– Хлопотно, – соглашался дедушка. – Корова среди ночи замычит. Куры замечутся. И Миша беспокойный стал. Медведица приходит. Мать она. Я его за так отпущу.

– И не думай! – сердилась жена. – Ты зачем его в избу-то привёл? Ты мне как тогда сказал: «Хочу за него деньги получить».

Дедушка проводил жену в гости, в соседнюю деревню. А сам задумал отпустить Мишу в лес, а как жена вернётся, сказать ей, что отвёз его в город и продал в зоопарк, да мало заплатили.

Ночью зашумело всё, заходило во дворе.

Дедушка кинулся к окну, а оттуда большой медведь в упор смотрит. Тьфу! Чего только спросонок не почудится! Не медведь это, а дедушкино отражение в окне, как в тёмном зеркале.

А всё равно люди говорили: была медведица!

На другой день дедушка отнёс Мишу на лесную речку.

Поиграл с ним, хлебушком угостил, погладил на прощание… Миша прислушивается к лесу, к речке, а от хозяина не отходит. Дедушка дал ему чурбачок – играй, забавляйся. Заигрался медвежонок, забылся, где он. Дедушка отошёл от него и быстрым шагом до дому.

* * *

Через год я опять попал в эти места.

– Скучал я без него, без постояльца-то! – рассказывает Андрей Михеевич. – Старуха приехала из гостей: «Где Мишутка?» – «В город ездил, говорю, продал в зоопарк». – «Сколько дали?» – «Да разве в деньгах дело? – говорю. – Пенсию мы с тобой получаем. Нам хватает. А Мишутку жалко…» Она даже всплакнула: «Жалко его, глупого». И больше про деньги не заикалась.

А Мишу после тех проводин я не встречал. Нашёл ли он мать или стал жить самостоятельно, свою жизнь налаживать – не знаю, не скажу.

А может, его в зоопарк было лучше отдать? Там бы тоже ему было не худо. И питание, и уход. Но больно мне охота, чтобы он с матерью-то увиделся!

Алёша был совсем маленький, когда пришла зима.

Долго она не раздумывала, а сразу высыпала на землю весь снег, который припасла на месяц вперёд.

Алёша надел шубу, шапку, валенки, вышел на крыльцо и зажмурился. Такой белизны он прежде не видел. Хоть не смотри на неё, а беги обратно домой и сиди в тёплой горнице, где тоже светло, да не так.

Мало-помалу глаза привыкли к белому дню, и, проваливаясь в снегу, мальчуган прошёл со двора на лесную поляну.

Вокруг собрались белые деревья и ветви опустили – попробуй удержи на весу столько снега.

Таких красивых деревьев Алёша прежде не видел.

Он подумал:

«На ту ли поляну я попал?»

Одумался:

«На ту – на какую ещё? Вон наш дом с трубой и дымом. Другой поляны около нашего дома нету».

Алёша снял варежки, потрогал снег – пушистую спинку.

– Я из тебя сейчас снежок слеплю! – пообещал Алёша и недалеко от себя увидел шапку.

Лежит на белом снегу красная шапка.

Круглая, тёплая. Хорошая шапка!

Чья она? Не его, не Алёшина. У Алёши шапка заячья, серая. И у отца серая. А эта – красная.

На всякий случай у себя на голове Алёша потрогал шапку. Тут ли она?

Тут.

А на снегу всё-таки чья шапка-то? Видать, прохожего человека. Забрёл он сюда, засмотрелся на деревья, запрокинул голову, не заметил, как шапка упала, и пошёл дальше. Ничего, вернётся!

Или по-другому было?

Испугал прохожего человека лесной зверь – волк или медведь. Побежал от лесного зверя прохожий человек, шапку потерял и не помнит где. Да нет – вспомнит, придёт на кордон и спросит:

«Не находили мою шапку, люди добрые? Не подобрали? Где-то тут уронил. А где – не соображу».

«Находили, – скажет Алёша. – Красная шапка-то?»

«Конечно, красная! – обрадуется прохожий человек, и Алёша отдаст ему шапку. – Вот спасибо-то!»