Кровавый след бога майя - Юлия Алейникова

— Вам неизвестно, что он делал вчера вечером на станции?

— Откуда мне знать?

— Когда он ушел из Дома творчества, вы тоже не знаете? — Барановская молча кивнула. — У покойного были друзья, женщины, другие родственники?

— Женщин он всю жизнь сторонился, друзей, насколько мне известно, нет. Из близких родственников только мать.

— А из дальних?

Агнесса нахмурилась.

— Я. Еще дядя Леня. Вообще-то он приходится нам с Владиславом двоюродным братом, но разница в возрасте большая, и мы называем его дядей. Еще Ленины жена и дочь. Родственников со стороны матери у Владислава нет. Хотя здесь я могу ошибаться.

Что ж, если все сказанное этой неприятной особой подтвердится, дело можно будет не открывать. Пока все указывает на несчастный случай. Капитан Мирошкин несколько повеселел и двинулся на поиски своей команды.

Весть о гибели одного из отдыхающих уже разлетелась по Дому творчества, и композиторы, точнее, члены их семей теперь толпились на центральной аллее и бросали взволнованные взгляды в сторону капитана с Агнессой.

— Такой милый, интеллигентный человек — и такая участь.

— Да-да, ужасный конец. Хорошо хоть детей сиротами не оставил.

— Действительно, он же совершенно один жил. Интересно, кому достанется коллекция? Это же огромная ценность!

— Коллекция? — Капитан притормозил и обернулся к пожилому господину в гавайке и светлых брюках.

— Именно. Эту коллекцию еще дед Владислава Юрьевича собирал. Там есть подлинные шедевры, поверьте мне. — Пожилой господин явно был рад возможности продемонстрировать свою осведомленность. — Конечно, я давно ее не видел, но не думаю, чтобы Владислав Юрьевич решился что-то продать. Он очень дорожил семейными реликвиями.

— Простите, а как давно вы знакомы с покойным? — Надежда на простое дело таяла на глазах. — Прошу прощения, я не представился. Капитан УВД Мирошкин Игорь Сергеевич.

— Очень приятно, Дмитрий Гаврилович Никонов, член Союза композиторов, заслуженный деятель искусств.

— Вы, Дмитрий Гаврилович, начали говорить о коллекции. — Капитан увлек свидетеля в сторонку.

— Да, это выдающееся собрание. Владислав Юрьевич унаследовал его от отца, а тот — от своего отца. Основной вклад, как мне кажется, внес именно Юрий Николаевич. Неужели не знаете? Маститый советский композитор, можно сказать, классик. Его песни пела вся страна. Как же, «Товарищ фронтовик, на тех дорогах»?.. Или вот: «Споем перед стартом, друзья-космонавты». А «Песня летит над полями, в небо поднимается она»? Не может быть, чтобы вы не помнили!

— Да, что-то такое было в детстве, — кивнул Мирошкин. — Значит, отец убитого был известным композитором и оставил ему коллекцию. И что за коллекция?

— Живопись. В основном работы русских художников, но есть, знаете ли, и европейские мастера. Помню восхитительный эскиз Мане, а еще Пикассо и Дали. В Советском Союзе многие и имен таких не знали. Да, Юрий Николаевич был тонким ценителем. У него и квартира больше напоминала музей, чем жилье.

— Я так понимаю, вы были хорошо знакомы с покойным? — Мирошкин незаметно подвел своего информатора к лавочке.

— Да что вы! Я был простым студентом, когда Барановский уже гремел на всю страну. Но да, впоследствии мне посчастливилось даже бывать у него.

— А его сын? Вы дружили? — не сдавался капитан.

— Видите ли, наш петербургский музыкальный мир не так уж велик, и Дом творчества — это Мекка, куда мы все стекаемся. Здесь росли наши дети, здесь творили, рождались шедевры! — Глаза заслуженного деятеля искусств светились восторгом. — Да, мы знакомы с Владиславом, как все здесь знакомы между собой. Но не более того. Все же разница в возрасте, и потом, Владислав Юрьевич всегда был довольно замкнут. Кстати, — встрепенулся Никонов, — здесь же сейчас его сестра, Агнесса Юрьевна. Побеседуйте с ней.

— Да, я слышал, она его единственная родственница. — Капитан решил изобразить простодушие.

— Не совсем. Есть еще Леонид Аркадьевич, племянник Юрия Барановского. Сын его сестры — Каргин-Барановский Леонид Аркадьевич. Но сейчас его здесь нет.

— Тоже композитор?

— Не совсем. Конечно, он что-то пишет. Но, скорее, он все же исполнитель, а еще точнее, администратор. Простите, сейчас это называется «продюсер». Он директорствует в нескольких музыкальных коллективах, и сам, насколько мне известно, уже не выступает.

Мирошкин поблагодарил и церемонно откланялся. «Мане, говорите? Пикассо?» — бормотал он, направляясь к следственной бригаде.

— Игорь Сергеевич, поехали? Тело увезли, криминалисты работу закончили. Гриша все что можно собрал. — Никита от нетерпения переминался у машины.

— Рано, — коротко бросил капитан. — Вот что: я сейчас еще раз побеседую с Барановской, а вы опросите персонал — кто приезжал к покойному в гости, с кем он общался и так далее.

— Войдите, — пригласил нелюбезный голос, и Мирошкин протиснулся в тесный коридор.

Пока было не очень ясно, какая манера лучше подойдет для разговора с Агнессой Барановской.

Дочь знаменитого композитора с таким необычным красивым именем должна была, на его взгляд, выглядеть иначе. Ладно, пусть не красавица, но это просто пугало какое-то.

— Что, не нравлюсь? — Барановская как будто читала его мысли. — Да, не Брижит Бардо. В моей жизни все как в сказке. В злой сказке. — Она криво усмехнулась и подняла голову от своих бумаг. — Отец был талантлив, мать красива, а я лицом пошла в отца, а талантами — в мамочку. Получилась уродливая бездарность.

От такой откровенности Мирошкин растерялся.

— Но все это давно не важно. — Барановская закурила. — Так что вы хотели?

Капитан откашлялся.

— Мне стало известно, что ваш брат был владельцем весьма ценной коллекции произведений искусства.

— В некотором роде.

— Не понял.

— После смерти отца коллекция действительно продолжала храниться в квартире, где жили Лариса с Владом. Лариса — это вторая жена отца, — с кислой миной пояснила Барановская. — Фактически коллекция принадлежит всей семье — мне, Владиславу и Леониду в равных долях. Так что да, Владу она тоже принадлежала. Одна из лучших частных коллекций в Петербурге. На момент гибели отца — одна из лучших в стране.

— Теперь, после смерти Владислава Юрьевича, его доля перейдет в вашу собственность?

— Вероятно. Или будет поделена между мною и Леней. Если, конечно, Влад не завещал ее какому-нибудь музею. — Барановская равнодушно выпустила дым. — Поймите, мне сорок девять лет. Большая и лучшая часть жизни позади. Перевезти картины в собственную квартиру и любоваться ими зимними вечерами — такая перспектива меня занимает мало.

— Кого еще интересовала ваша коллекция? Может быть, не вся, а отдельные работы?