Рождение греческого полиса - Эдуард Фролов

Самое слово «полис» означает по-гречески «город». Семантически оно вполне соответствует этому русскому понятию, обладая схожим кругом более конкретных, исторически развившихся значений. Забегая вперед, отметим главные из этих значений в том порядке, как они развились в соответствии с развитием самого древнегреческого общества. Первоначально, в гомеровское время (XI-IX вв. до н.э.). слово «полис» могло означать просто огороженное, укрепленное место, оплот племени во время войны, постепенно становившийся его постоянным административным центром, то, что по-русски лучше было бы передать как «городище».

Затем, в архаическую эпоху (VIII-VI вв. до н.э.), полисом стали называть и то более обширное и более развитое поселение, которое выросло под защитою этого древнего городища. Последнее стало теперь «верхним городом» — акрополем, тогда как разросшийся торгово-ре-месленный посад образовал вместе с ним город в собственном, или, как иногда говорят, социологическом, смысле слова, т. е. центральное поселение, средоточие торгово-промышленной и административной деятельности, противостоящее в качестве такового более или менее обширной сельской округе.

Одновременно с этим слово «полис» стало обозначать и государство, поскольку в классической древности оно практически совпадало с городом и контролируемой им территорией, и даже —и это, с точки зрения существа античной цивилизации, самое главное — коллектив граждан, представляющий это государство и совпадающий с ним.

Представление о полисе как о суверенном коллективе граждан, как о гражданской общине, опирающейся на город и воплощающей в себе государство, эмпирически пролагало себе путь уже и в ранней греческой литературе. Так, уже на заре новой греческой цивилизации и, несомненно, в русле проложенного ею нового ценностного отношения к человеческой личности и гражданскому сообществу у лесбосского поэта Алкея находит отражение мысль о решающем значении в государстве не городских стен и башен, а ополчения сограждан:

Позже, в собственно классическое время, в период расцвета полисного строя, мысль, что полис —это в первую очередь гражданский коллектив или совпадающее с ним гражданское ополчение, становится всеобщим убеждением. Мы находим ее у Софокла в трагедии «Эдип-царь» (429 г. до н.э.), в сцене пролога, в словах фиванского жреца, обращенных к правителю города Эдипу:

Этот же взгляд выражен у Геродота в рассказе о перебранке между Фемистоклом и коринфянином Адимантом на военном совете греков накануне Саламинского боя (480 г. до н.э.). В ответ на требование Адиманта лишить Фемистокла голоса, поскольку-де он не представляет никакого города (Афины были взяты персами), афинский стратег горделиво заявил, что «у его сограждан есть и город и земля большие, чем у коринфян, пока имеется у них снаряженными 200 кораблей (ώς ειη καί πόλις και γη μέζων ή περ εκείνο tat, Ιστ αν διηκόσιαι νέες σφι ίωσι πεπληρωμέναι), ибо нет такого эллинского народа, который мог бы отразить их нападение» (Her., VIII, 61). Еще отчетливее это представление выступает у Фукидида, когда он перелагает речь, с которой Никий обращался к афинским воинам накануне вынужденного отступления от Сиракуз (413 г. до н. э.). Афинский полководец уверял, что если им удастся спастись, то, несмотря на все материальные потери, они сумеют восстановить могущество своего города: «Ведь город — это люди, а не стены и не корабли без людей (ανδρες γάρ πόλις, και ού τείχη ούδένηες άνδρών κεναί) (Thuc., VII, 77, 7).

Но самым, быть может, убедительным подтверждением распространенности такого взгляда было практическое, при случае, следование ему, как это видно на примере знаменитых Десяти тысяч — греческих наемников, участвовавших в попытке Кира Младшего свергнуть с престола персидского царя Артаксеркса II (401 г. до н.э.). В изображении Ксенофонта, очевидца и участника этих событий, оставившего великолепное их описание в специальном сочинении «Поход Кира» («Анабасис»), наемное греческое войско без труда, когда это понадобилось, конституировалось как полис sui generis. Оставшись после гибели Кира и предательского захвата персами греческих военачальников совершенно одни, в чужой стране, в окружении враждебных им войск и народов, наемники не растерялись и сумели сорганизоваться и пробиться именно потому, что они ощущали и вели себя как самодеятельный коллектив, вполне способный к самостоятельному существованию даже при отсутствии обычных материальных оснований — земли и города. Впрочем, этот кочующий полис в любой момент мог стать полисом оседлым, стоило только наемникам закрепиться в каком-либо облюбованном ими для поселения месте. Недаром Ксенофонт, бывший во время обратного похода практически единоличным командующим, дважды пытался, используя находившееся под его началом войско, основать в Южном Причерноморье новый город. И если попытки эти не имели успеха, то виной тому было не отсутствие необходимых сил и возможностей, а всего лишь недостаток желания у привыкших к иной жизни наемников (см.: Xen. Anab., V, 6, 15 sqq. и VI, 4, 1 sqq.).[1]