Рождение греческого полиса - Эдуард Фролов

Завершая этот краткий обзор идей Аристотеля, заметим, что оценку им полиса как совершеннейшего вида человеческого сообщества надо целиком отнести на счет его собственного политического мировоззрения, вполне обусловленного природою того мира, в котором он жил. Тем не менее данное Аристотелем определение полиса как политического сообщества граждан, под которыми разумеются свободные люди, наделенные имущественной и политической правоспособностью, является по существу правильным, как правильны и другие более частные наблюдения философа над особенностями полисного строя — об исконном двояком характере собственности, равно как и о нормативном значении демократии.

Так или иначе, своими изысканиями Аристотель бесспорно наметил то главное русло, по которому пошла теоретическая мысль и античности и нового времени, интересовавшаяся темой полиса. А интерес к этой теме оказался весьма прочным. От классической эпохи он был унаследован временем эллинизма — постольку, поскольку эллинские или эллинизированные города оставались важными элементами безгранично расширившего свои пределы античного мира. Скажем точнее: наряду с греко-македонской армией они стали важной опорой для новых, возникших вследствие завоевания греками Востока территориальных монархий, так что по крайней мере проблема взаимодействия царской власти с полисом должна была приобрести весьма актуальное звучание.[5]

Более того, интерес к полису не ограничился собственно греческою почвою, но перешел и к римлянам. В Риме республиканского времени этот интерес стимулируется очевидным сходством социально-политической организации римлян и прочих италиков — их гражданской общины, civitas — с полисом греков. И недаром на закате римской республики у Цицерона тема гражданской общины вновь оказалась трактована во всей ее полноте. При этом замечательно самое восприятие Цицероном гражданской общины как особого вида человеческого сообщества, существующего наряду с единствами общечеловеческим, племенным и семейным, но еще более —оценка им, прямо вслед Аристотелю, этого вида общения как наиболее драгоценного для человека (ср.: De off., I, 17, 53 и 57).[6] Впрочем, и позднее, в период все вобравшей в себя Римской империи, тема civitas, а соответственно и полиса не исчезла совершенно с горизонта политической мысли, ибо поглощенная империей городская гражданская община продолжала оставаться важной структурообразующей единицей античного общества, с которой центральная власть обязана была вести более или менее конструктивный диалог.

В новое время, как только кончился период идеализированного эстетски-эрудитского отношения к античности и началось осмысление места и роли античности в историческом процессе, а соответственно и ее особенностей как цивилизации, вновь встал вопрос о полисе. Приоритет здесь принадлежал той национальной школе, которая решительнее всех порывала с традициями академического эрудитства и устремляла взор к острой социальной интерпретации истории, — французской школе. Бенжамен Констан, Анри Валлон и Фюстель де Куланж каждый по-своему содействовали новому рождению концепции полиса.

Б. Констан в речи «О свободе древних в сравнении со свободой новых народов» (1819 г.)[7] впервые поставил вопрос о принципиальных отличиях цивилизаций античности и нового времени. Если в античности малые размеры государств, непрерывные войны и широкое использование рабов обусловливали широкую политическую активность граждан, их прямое участие в управлении государством, но именно в лице их гражданского целого, в жертву которому нередко приносились интересы личности, то в новое время, наоборот, большие размеры государств, развитие предпринимательской деятельности и обслуживание производства свободными людьми ограничивают непосредственное участие граждан в политике, делают необходимым представительное управление, но зато повышают возможности личной свободы и личного благополучия. Очевидная политическая обусловленность такого подхода к проблеме, буржуазный пафос утверждаемых Констаном идей представительного управления и личной свободы не должны снижать значения самого развитого им исторического воззрения. Его выступлением не только заново был возбужден интерес к общественной жизни античных народов, но и указана важная ее особенность — преимущественное значение коллективистического, общинного начала.

Путь к постижению античного общества как общества гражданского был, таким образом, открыт. При этом от внимания формирующейся буржуазной науки не укрылась своеобразная двуликость античной цивилизации — наличие в ней наряду с фасадной стороной, гражданским обществом с его несравненными достижениями в области политики и культуры, также и стороны теневой, рабства, которое в значительной степени и вскормило это общество. Походя это было отмечено уже Б.Констаном, а немного времени спустя А. Валлон в специальном труде «История рабства в древности» (1847 г.)[8] обстоятельно показал фундаментальное значение рабства в жизни античного общества. При этом характерная для Валлона оценка античного рабства с позиций не столько исторических, сколько абстрактно-морализирующих, не должна снижать значения сделанного им общего вывода: эксплуатация рабов доставила свободным гражданам античных городов огромный выигрыш в виде избытка свободного времени, материально гарантированного досуга, но за этот выигрыш они должны были заплатить дорогой ценой — абсолютным нравственным разложением.