Хорек-писатель в поисках музы - Ричард Бах

Это был его первый день в учебном центре, и на шее его красовался туго повязанный новый красный платок. Юный хорьскаут Хорек Баджирон приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть поверх средней перекладины загона, и от того, что он увидел там, глаза его стали как блюдечки.

— А ну давай! Хоп! Хоп!

Там, в загоне, восседал верхом на высоком карликовом жеребце дородный хорек. Он-то и кричал почем зря. А скакун его бил копытом и фыркал прямо перед носом у мохнатой радужной овцы — всего-то лапах в десяти.

И весь загон был полон таких же пушистых существ, чистомастных, без единого пятнышка примеси. Вишневые и мятные, лимонные и сливовые... И, вместо того чтобы броситься врассыпную, радужные овцы стояли себе как ни в чем не бывало и рассматривали новоприбывших юных хорьскаутов с любопытством. А один ягненок, синий, как небо в сумерки, зевал во весь рот.

Хорек Монти — Тот, Который Умел Говорить с Овцами, — подъехал к загону и посмотрел сверху вниз на десятерых новичков, выстроившихся у ограды.

— Как видите, орать толку мало, — заметил он, всем своим видом являя полную невозмутимость. — Так от них ничего не добьешься. Они здесь — такие же гости, как и вы. Только с ними у нас контракт на лучшую в мире шерсть, вот и вся разница.

Он приподнял свою широкополую хорьскаутскую шляпу и зачесал назад упрямый клок шерсти, свисавший на лоб.

Конечно, это все клонированные животные, и родились они в лаборатории. Но это ничего не меняет. У каждой овцы — свой характер. Каждая из них — личность. Все они горды, вольны и прекрасны. И здесь, на лоне природы, им хорошо.

Только одного им не хватает, — добавил он, водружая шляпу на место. — Навыков выживания под открытым небом. Они плохо ориентируются на местности — куда хуже, чем я и вы. Они могут задуматься и забрести куда попало. Иногда они забывают поесть. Вот для чего вы здесь. Вы станете их поводырями — на этот сезон.

Не успел он умолкнуть, как овцы разом повернулись и потрусили к ограде, как будто знали наперед, что последует за этой речью.

— Я так думаю, вы захватили для них из спального корпуса кой-какое угощение. Ну что ж... Попробуйте покормить их. И смотрите внимательно, как они себя поведут...

Баджирон сбросил рюкзак на землю, опустился на колени и, порывшись в вещах, отыскал припасенные заранее сенные шарики размером с головку брокколи — трава люцерны, прессованная в соевом масле. Овцы благовоспитанно взяли зубами по одному шарику, неторопливо сжевали и потянулись за добавкой.

Подождав немного, Монти продолжал:

— Итак, щенки, слушайте меня внимательно. Этим летом вам жарко придется. Солнце рано всходит, а вам надо будет бегать допоздна со всех лап. За день раз пять-шесть вздремнете на минутку — и хорош. Больше никак нельзя.

Щенки молча переглянулись.

— Вам много чему надо научиться. Как ездить верхом, как жить под открытым небом, как находить дорогу в лесу и на равнинах, как заботиться прежде всего о радужных овцах — и только потом уже о себе. Но к концу этого лета вы станете настоящими хорьскаутами, а это дорогого стоит, попомните мои слова...

Скоро щенки подружились: Баджирон и Строуб, Боа и Алла, и все остальные. Они спали в соседних гамаках и сидели за одним столом в обеденном зале у Поварихи. И даже скакуны их стояли в соседних стойлах.

Они вместе чистили своих коньков и прибирались на конюшне. Они вместе учились седлать и взнуздывать скакунов, ездить верхом и ориентироваться по солнцу и звездам, осваивая искусство, в котором нет нужды у беззаботных овец. Знать, в какой стороне дом и сколько до него идти, — это было дело хорьскаутов.

И все же одним Хорек Баджи отличался в то лето от прочих хорьчат. Он, как и остальные, носил шейный платок и широкополую шляпу и возил с собою скатку, флягу и нож с целой кучей лезвий.

Но только у него одного в седельной сумке лежали тетради и карандаши. Когда ему удавалось улучить свободную минутку, он делал записи. Он запоминал сцены и диалоги, забавные случаи и страшные происшествия, и записывал все, что видел, и думал, и чувствовал, поверяя желтой тетрадной бумаге и восторги приключений, и охватывавшую его временами тоску по дому.

Почему-то Хорек Баджирон не мог чувствовать себя счастливым, если он чего-то не сделал, не повлиял каким-то образом на окружающий мир, — а «сделать» для него означало записать свои впечатления и мысли.

К концу лета алый шейный платок выцвел от солнца и дождя почти до белизны, а Хорек Баджирон возвращался в город уверенным в себе, независимым и способным выживать под открытым небом и служить другим достойным спутником и проводником.

По пути домой, в автобусе, он перечитывал свои дневники — пропыленные, покрытые пятнами от капель дождя. Он снова как наяву видел яркие краски, слышал песни и вдыхал ночные и полуденные запахи высокогорья, вспоминал все диалоги, слово за словом, все беседы с друзьями в походах и у костра.

«Смогу ли я стать писателем? Когда-нибудь...»

Глубоко-глубоко внутри его муза насторожила уши, шевельнулась и радостно засопела.

«А вообще-то неважно, — подумал Баджирон. — Главное, я теперь настоящий хорьскаут. Я всегда могу вернуться в Монтану, если захочу».

Внутри — жаркий вздох разочарования, тающая струйка огня.

Вначале — и еще много дней после того, как Баджи утратил счет этим дням, — было по две тысячи слов в день. Рассказ за рассказом — в журналы, рукопись за рукописью — книгоиздателям. В ответ — бланки отказа и карточки отказа, отказные циркуляры и письма:

«Не вполне...»

«Пишите нам еще...»

«С глубочайшим сожалением...»

Но Хорек Баджирон не сдавался — он принимал эти отказы за поощрения к дальнейшей работе. И вот ему уже удалось опубликовать один очерк, потом — еще один... а затем самый популярный журнал для юных хорьков купил у него сразу два приключенческих рассказа.

«Превосходно, что вы решили писать для щенков, — говорилось в письме от редактора. — Вы нашли к ним особый подход. Вы обращаетесь к нашим читателям как к равным. Вы улыбаетесь им. как будто они могут увидеть вашу улыбку. Прощаясь с вами, они уходят облагороженные.

Чеки за «Затерянных в прериях» и «Трудный путь до Чертовой развилки» прилагаются. Покорнейше просим направлять нам и в дальнейшем те рассказы, которые вы сочтете уместным видеть на страницах "Щенячьих ведомостей"».

Всю жизнь писать для щенков Баджи не собирался, но комплимент ему все равно понравился. Он повесил письмо на стену у себя в кабинете.