Сварог. Рыцарь из ниоткуда - Александр Бушков

А вот они, условия,

а вот она, среда,

а в общем, для здоровия

полезны холода…

Но он отмахал половину пути и до сих пор не провалился. Нучто ж, хоть что-то приятное в этой жизни. Он немного воспрянул душой – совсемнемного, но все-таки – и шагал себе, пока не услышал за спиной быстроприближавшееся «члак-члак-члак», стук копыт по сухой земле. Тогда оностановился и обернулся.

А это старый Мэлсдорж ехал на монгольской, ясное дело,лошадке, крохотной и лохматой, но выносливой и проворной, как черт. Сварогочень любил на них ездить и очень хотел бы увезти такую домой, да ведь не былодома…

Старый знакомый узнал старого знакомого, дружелюбнооскалился, отчего его косенькие глазки совсем было закрылись. И они не спешадвинулись дальше бок о бок – Сварог размашисто шагал, и лошадь шла шагом. Всетрое молчали – люди просто так, а лошадь согласно естеству.

– Ты еще имя не поменял? – спросил Сварог.

– Не стоит. Дурная примета, говорят.

Имя у Мэлсдоржа было отнюдь не монгольское, как могло быпоказаться несведущему. Монгольским было только традиционное окончание мужскогоимени «дорж», а «мэлс» означало – Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Была такаямода когда-то.

– Уходите? – спросил в свою очередь старый знакомыйМэлсдорж.

– Похоже, – сказал Сварог.

– Куда? – из вежливости спросил Мэлсдорж.

– На муда, – проинформировал Сварог.

– Далеко, однако, насяльник… – оскалился старик, знавшийрусский не хуже Сварога.

– А вас китайцы сглотнут. Звездой гавкнете.

– Выкрутимся, – сказал Мэлсдорж. – И будем ВеликаяМонголия.

Он был большой великомонгольский националист, но как-тоскорее теоретически. Или ностальгически, что вернее.

– Для великой Монголии нужен Чингиз, – сказалСварог. – А где вы Чингиза возьмете? Гуррагча не потянет.

– Тоже верно, – согласился Мэлсдорж. – Никак непотянет.

И они опять молчали. Сварогу полегчало на душе, он знал, чтопри свидетеле ни за что не провалится.

– Я мимо ехал – копают, – сказал Мэлсдорж, махнувплеткой за спину, в сторону раскопа. – Скоро совсем выкопают. Плохо.

– Почему?

– Таким лучше лежать внизу. Беспокойные. Раскопаешь такого –хлопот не оберешься. Думаешь, они совсем мертвые? Да нет…

– Херня, – сказал Сварог.

– Сам ты херня. Помнишь, где мой сын воевал? У вас нафронте. А почему у вас получилась война с соседями? Забыл? Потому что за парунедель до того Тимурленга раскопали. Потому и никто не скажет, где лежитЧингисхан, – хотя знает немало народу…

– Ну-ну, – сказал Сварог.

Мэлсдорж полез за отворот синего дэли, добыл из-за пазухимятую пачку «Мальборо», откусил у сигареты фильтр, выплюнул. Щелкнул длиннойкитайской зажигалкой, пустил дым меж лошадиных ушей и спросил:

– Знаешь, кто на свете самые умные? Пастухи. Как я.

– Почему?

– У пастухов больше всего времени, чтобы думать. Головасвободная, а времени для мыслей много. Темучин, между прочим, тоже когда-тостада пас…

– Интересная версия, – сказал Сварог. – Слушай, ачто там за хан? Какой-нибудь Чингизов племянничек?

– Это не наш, – сказал Мэлсдорж. – Они гораздораньше нас жили. Светлобородые. Очень, очень давно. Когда здесь еще теклимогучие реки. Беспокойный каган, не улежит, будет таскать живых…

Сварог невольно вздрогнул. И спросил:

– А как народ назывался?

– Светлобородые, – сказал Мэлсдорж. – И все. Именазабываются. Народов было несметное множество, и часто они уносят с собой своиимена…

– Вот именно, – отрешенно поддакнул Сварог. – Ужсколько их сорвалось в эту бездну, разверстую вдали. Настанет день, когда и яисчезну с поверхности земли…

Он не любил выходить из образа тупого майора. Но сМэлсдоржем было можно.

– Хорошая песня, – сказал Мэлсдорж. – Сам сочинил?

– Да нет…

Они опять замолчали и молчали до самой развилки, места, гдеСварогу надо было сворачивать к военному городку, а Мэлсдоржу пылить вперед, внедалекий город.

– Водки выпьешь как-нибудь? – спросил Мэлсдорж. –Заходи, юрта пока на старом месте. Водки много.

– Да ну, – вяло сказал Сварог. – И так житьстрашно.

– Совсем страшно?

Сварог поднял глаза. Мэлсдорж спокойно смотрел на негосверху вниз – морщинистая рожа, загадочный прищур. Весь он был как таинственныйв своем всеведении бронзовый бурханчик. «Мы ж здесь чужие, – прямо-такипанически подумал Сварог, – мы все уйдем с нашими танками, котельными ирадарами, и мы, и аймачные шишки с японскими телевизорами, и Гуррагча соспускаемым аппаратом. И китайцы, если придут, рано или поздно уйдут в ту жебездну. А степь и пастухи останутся, извечные, как закат».

– Нельзя смотреть в глаза, – сказал вдруг Мэлсдорж.

– Что?

– Когда за тобой бегает покойник, нельзя смотреть ему вглаза. Насовсем уволочет.

– Ну, за мной-то покойники не бегают… – слабо усмехнулсяСварог.

– А кто за тобой бегает, живые, что ли?

Сварог дернулся и встал посередине дороги. Он припомнил всеслухи, создавшие Мэлсдоржу шаманскую славу, – и японский магнитофон, закоторый жена прапорщика Швыдко вроде бы обеспечила супругу полную иокончательную, колдовского происхождения трезвость на всю оставшуюся прапоружизнь. И нереально быстро сросшуюся ногу военюриста Нежного, и разные сбывшиесяпредсказания. И прочие свершения, в том числе те, что, как бы это выразиться,обладали обратным знаком: у капитана Лазуткина, спьяну заехавшего Мэлсдоржу вморду, поселилась в ванной огромная кобра, видимая одному только капитану.Кобра капитана периодически кусала, да так, что он орал на весь дом (причемследов укусов не отыскивалось), потом стала гоняться за ним по всему городку,пока не достала окончательно на штабных учениях. Возможно, все дело было не вколдовстве Мэлсдоржа, а в водке. Но генералу из Москвы, рядом с которым прошливыпущенные Лазуткиным в настырную кобру пули, в любом случае следовалопосочувствовать. Кстати, лейтенант Круподеров, с одиннадцати вечера и дорассвета искавший в насквозь знакомом военном городке свой дом, был непьющим ишприцев из набора противохимической защиты тоже не употреблял. Но все равночуть не рехнулся – городок был, а его пятиэтажки не было. В детали он вдавалсяскупо, но ходил потом к Мэлсдоржу просить прощения и кланяться подарком…

Вспомнив все, что болтали о Мэлсдорже, Сварог испугался ещебольше. И от испуга бухнул: