Конкурс красоты в женской колонии особого режима - Виталий Ерёмин

Гаманец давно бы навел порядок на этом участке. Тем более, что сам способствовал распространению этого слуха. Но мешал начальник колонии Корешков. У того со Ставской раньше что-то было, а теперь что-то наклевывалось с Катковой. Всякий раз, когда майор ловил эту красотку на нарушениях режима и пытался отправить в штрафной изолятор, подполковник смягчал наказание, лишая, например, посылки. Велика беда. У Гаманца в каждом отделении связи были свои информаторы. От них он знал, что Ставская регулярно получает посылки от родителей Катковой.

Опер крутнул шеей, ему мешал воротник. Сказал, сдерживая раздражение:

– Ладно, говори о Мосиной и проваливай.

– А что вас, собственно, интересует?

– Тащит она с фабрики материал?

– Откуда мне знать?

– Ты все про всех знаешь.

– Может, и знаю. Но это останется при мне. Я свободна?

– Что ты, оторва, из себя строишь? – процедил майор.

Он снял трубку телефона, вызвал надзорку и усадил ее писать протокол.

– Значит, так. Осужденная Каткова систематически нарушает форму одежды. Ходит без косынки, в тапочках, укорачивает юбку. На замечания реагирует дерзко, демонстрируя упорное нежелание встать на путь исправления. Заслуживает водворения в штрафной изолятор на семь суток.

Каткова невесело усмехнулась.

– Давайте уж суток на десять. Чего мелочиться?

– Мосину сюда, – приказал Гаманец надзорке.

Фаина Мосина, блондинка лет тридцати восьми, с хорошей фигурой, похожая на учительницу, была давней агенткой Гаманца. Но в последнее время перестала поставлять информацию, на многозначительные взгляды и условные жесты не реагировала, на конспиративные встречи не являлась, лишая опера необходимой и очень важной информации, на которой, собственно, и строился успех его работы. Понятно, что на связи у него находились и другие зэчки, но Фаина была особенной.

Гаманец очень переживал этот разрыв. Благодаря Мосиной он мог вернуться в уголовный розыск, откуда его турнули за бездарную работу. Или же сделать карьеру здесь, на женской зоне, проявить себя лучше, чем подполковник Корешков, и занять его место.

И вот Мосина ведет себя в высшей степени странно. А он даже не знает причину. Но сейчас он все поймет. Он и шмон в первом отряде устроил исключительно для того, чтобы в числе других вызвать свою агентку.

Фая стояла на пороге, сцепив руки за спиной и глядя куда-то в сторону. Ну прямо Зоя Космодемьянская блин. Майор поставил на стол тарелку с бутербродами. С колбасой и с сыром. Вскипятил чай, в вазочке лежали любимые конфеты Фаи – каракум.

– Садись. Чего, как неродная?

– Спасибо, постою.

Гаманец подошел к женщине совсем близко. И тут же отстранился. От женщины пахло табаком и утренними кислыми щами.

– Что происходит, Фаечка?

Мосина смотрела в глаза начальнику спокойно и твердо.

– Хватит, попользовался.

Ах, вот оно что! Решила соскочить.

– А жить тебе не надоело? – мягко спросил Гаманец.

– Надоело, – резко отвечала Фая.

– Ну и в чем дело? Действуй! Кто тебе мешает?

– Попробую сначала так, без эксцессов.

– Угрожаешь?

– Предупреждаю.

– Ладно, иди. Подумай еще.

Мосина в дверях обернулась:

– Ты меня знаешь. Между нами все кончено.

На утренней планерке Гаманец доложил о результатах обыска в первом отряде. Сообщил, что у него есть оперативные данные, подтверждающие, что Мосина и Агеева воруют ткань на швейной фабрике, а потом обменивают его у лагерных барыг на чай и теофедрин. Для проведения следствия необходимо посадить обеих в штрафной изолятор минимум на семь суток. Такого же срока заслуживает и Каткова за систематическое нарушение формы одежды.

– Отстал бы ты от нее, – сказала Ставская.

– А что ты так за нее переживаешь? – вскинулся Гаманец.

– Я за всех переживаю. И на Мосину с Агеевой у тебя одни только сигналы. Не из космоса сигналят? Я понимаю, подозрительность – хлеб твой, но надо же меру знать.

– Подозрительность – добродетель каждого, кто работает в нашей системе, – назидательно произнес Гаманец. – И вообще, здоровое недоверие – хорошая основа для совместной работы. Это еще Сталин говорил.

– Я, конечно, понимаю, – ядовито заметила Ставская, – каждый должен показывать, что не зря деньги получает. Но не до такой же степени.

– Во-первых, давайте без «ты» – сделал замечание начальник колонии подполковник Корешков. – А, во-вторых, давайте без цитат. Теперь слушайте сюда. Из областного управления пришло положение о конкурсе «Мисс очарование». Будем выбирать самую красивую осужденную. Приедет начальство, гости из Москвы. Конкурс сложный. Это вам не смотр художественной самодеятельности. Надо серьезно готовиться.

Все присутствовавшим стало ясно, что без участия Мосиной, Катковой и Агеевой никакого конкурса быть не может. Лариса и Лена играют на фортепиано, а Фаина и Лена еще и поют на два голоса. Ну, как их теперь держать в изоляторе впроголодь, в холоде?

Не везло сегодня майору Гаманцу по полной программе. А он так надеялся на этот шмон. Так ему надоела эта бабская зона, кто бы знал.

– Ответственной за проведение конкурса назначается капитан Ставская, – сказал начальник колонии. – Есть возможность отличиться, Тамара Борисовна.

Михаил Леднев обедал в столовой издательского дома. Когда-то здесь хорошо готовили. Старых поваров сманили в соседний ресторан японской кухни, а молодые не умели ни борщ сварить, ни котлеты пожарить.

Сдав в посудомойку едва тронутую еду, Леднев пошел в кофейню. Там, слава богу, все оставалось по-старому. В воздухе стоял головокружительный аромат. Буфетчицы закладывали зерна в кофемолки от души, на совесть.

Леднев взял к чашке кофе пару бутербродов и рюмку коньяка. Озадаченно осмотрелся. Все столики были заняты. Попыхивая сигаретами, журналистская братия мыла косточки политикам.

– Миш, иди к нам! – позвала Нэля Сароян из отдела социальных проблем.

Чернобровая Нэля сидела с женщиной лет сорока. Каштановые волосы, челка, серые глаза, мешковатая одежда юнисекс. Очертания фигуры скрыты, в окружающей среде не выделяется. Ну, разве что цепкими глазами. Может, так надо?

Нэля перешла на английский:

– Миш, познакомься. Это Мэри Иствуд, моя подруга из Штатов. Мы как раз тебя поджидаем. Ты ведь у нас специалист по женской преступности.

Леднев усмехнулся:

– Ну, почему только по женской? И почему только по преступности?

– Ах, ну да, конечно, – согласилась Нэля. – Ты у нас знаток женской души.