Мальчишки из «Никеля» - Колсон Уайтхед

с фотографией автора. Поделиться такой ссылкой с родными было все равно что сказать: «Вот откуда я такой взялся». Разом и объясниться, и попросить прощения.

Ежегодные встречи, проводившиеся уже в пятый раз, были хоть и странными, но необходимыми бывшим мальчикам. Все они успели постареть и обзавестись женами – нынешними и бывшими; детьми, поддерживающими или прервавшими с ними связь; недоверчивыми внуками, которых одни приводили на встречи, а другим их даже видеть не разрешалось. Кто-то из воспитанников сумел после прощания с Никелем собрать себя по кусочкам и худо-бедно жить дальше, а кто-то так и не вписался в «нормальное общество». Это последние знатоки табачных марок, о которых многие даже не слышали, те, кого уже давно не спасают никакие программы «Помоги себе сам» и кто вечно балансирует на грани исчезновения. Это люди, обреченные на пожизненное прозябание в съемных комнатушках с еженедельной оплатой, замерзающие до смерти в лесу, перебрав суррогатного самогона. Это те, кто после встречи в конференц-зале отеля «Элеанор Гарден Инн» отправляется торжественным караваном в паломничество к Никелю. Одним хватает духу, чтобы пройти по бетонной дорожке, ведущей к одному из самых страшных мест в жизни, другим – нет. Ты либо смело глядишь на фасад, либо обходишь его стороной – все зависит от того, сколько сил найдешь в себе с утра. Великан Джон выкладывает отчеты о каждой встрече никелевцев для тех, кто так и не смог на нее выбраться.

Один из никелевцев – Элвуд Кертис – обосновался в Нью-Йорке. Время от времени он наводил в интернете справки о судьбе бывшего исправительного учреждения, отслеживал новости, но по ряду причин встреч с остальными чурался и не значился ни в каких списках. Ну в самом деле, взрослые же люди. Готовы передавать по кругу носовые платочки? Один из воспитанников опубликовал пост о том, как однажды вечером припарковался у дома Спенсера и несколько часов просидел в машине, наблюдая за силуэтами в окнах, прежде чем отказался от мести. А сам изготовил кожаную плеть, чтобы отделать надзирателя как следует. Элвуд не мог понять, как так можно. Раз уж преодолел такой путь, иди до конца.

Когда нашли тайное захоронение, он ни секунды не сомневался, что вернется туда. При виде разлапистых кедров над головой репортера Элвуда обдало жаром, а в ушах у него зазвенела мошкара. Не так уж и далеко это прошлое. От него вовек не скрыться.

Часть первая Глава первая

Лучший в своей жизни подарок Элвуд получил на Рождество 1962 года, пускай даже в мыслях, которые после этого зародились у него в голове, крылась его, Элвуда, погибель. Пластинка под названием «Мартин Лютер Кинг в церкви “Гора Сион”» была единственной в его коллекции и почти не сходила с проигрывателя. У его бабушки Гарриет сохранилось несколько записей в жанре госпел, но она включала их, только когда житейские невзгоды совсем ее одолевали. Элвуду слушать популярные песенки строго-настрого запрещалось – из-за их безнравственности. В тот год ему дарили еще и одежду – носки, новый красный свитер, который он охотно носил, но с пластинкой, заигранной почти до дыр, это не шло ни в какое сравнение. Каждая царапинка, каждая щербинка, появившаяся на ее поверхности за эти месяцы, знаменовала собой открытие, новую веху в постижении слов преподобного. Истины, потонувшей в трескучем шипении.

Телевизора у них не было, но речи доктора Кинга представляли собой такую яркую хронику всего, через что негритянский народ уже прошел, – и что ждет его дальше, – что записи эти были все равно что телерепортажи. Если не лучше и не масштабнее: подобно демонстрации на огромном экране кинотеатра под открытым небом – пару раз Элвуд в таких бывал. Он отчетливо видел и как белый грех рабства преследует африканцев, и как сегрегация унижает и подавляет темнокожих; а еще любовался грядущим триумфом, предвкушая день, когда все двери, прежде закрытые перед людьми его расы, будут распахнуты настежь.

Речи эти записывали по всей стране – от Детройта до Шарлотт и Монтгомери – и приносили Элвуду вместе с вестями с полей битвы за гражданские права, охватившей континент. А одно выступление даже заставило его почувствовать самое настоящее родство с семейством Кинг. В то время каждый ребенок хотя бы раз слышал о парке развлечений Фан-таун – одним довелось в нем побывать, другие завидовали этим счастливчикам. В грамзаписи под номером три на стороне А доктор Кинг говорил, как сильно его дочери Иоланде хотелось попасть в парк, что на Стюарт-авеню в Атланте. Всякий раз, когда она видела на шоссе огромные плакаты или рекламу по телевизору, умоляла родителей сводить ее туда. Тогда доктор Кинг и рассказал ей – своим раскатистым, безрадостным баритоном – о сегрегации, вытесняющей цветных мальчиков и девочек на задворки общества. О том, что белые сильно ошибаются – не все, конечно, – но и их голоса вполне достаточно, чтобы придать сегрегации смысл и вес. Он посоветовал дочери научиться противостоять соблазнам ненависти и обиды, а напоследок уверенно произнес: «Пусть ты не можешь попасть в Фан-таун, но никогда не забывай, что ты ничем не хуже тех, кого туда пускают».

Элвуд тоже был ничем не хуже. Пускай и жил в Таллахасси, за двести тридцать миль к югу от Атланты. Когда он гостил в Джорджии, у кузенов, он иногда видел рекламу Фан-тауна. Крутые горки, беспечная музыка, бойкие белые дети, выстроившиеся в очередь, чтобы прокатиться на аттракционе «Дикая мышь» или сыграть в мини-гольф. Или пристегнуться к креслу «атомной ракеты» и отправиться на Луну. В рекламе упоминалось, что для отличников вход свободный – надо только показать табель с красным штампиком от учителя. Элвуд, к которому это как раз относилось, уже скопил целую стопку доказательств своих успехов, чтобы было что предъявить в тот день, когда ворота Фан-тауна распахнутся перед всеми чадами Господними, как предрекал доктор Кинг. «Я туда целый месяц смогу бесплатно ходить, это уж как пить дать!» – сказал он бабушке, лежа на полу в гостиной и обводя большим пальцем проплешину на ковре.

Этот самый ковер его бабушка Гарриет раздобыла в переулке за отелем «Ричмонд» после недавнего ремонта. Комод, стоявший у нее в спальне, маленькая прикроватная тумбочка из комнаты Элвуда и три светильника тоже были в свое время выдворены из отеля. Гарриет работала в нем с тех самых пор, как в четырнадцать лет пришла помогать с уборкой матери. А как только Элвуд перешел в старшие классы, управляющий «Ричмонд», белокожий мистер Паркер, недвусмысленно намекнул ему, что готов взять такого смышленого парня швейцаром хоть сегодня, но его ждало разочарование: мальчик нанялся в лавку «Табак и сигары от Маркони». Мистер Паркер всегда с теплотой относился к их семье, даже после того как ему пришлось уволить матушку Элвуда за воровство.

Элвуду нравился и «Ричмонд», и мистер Паркер, но от одной мысли, что уже четвертое поколение его семьи будет работать в отеле, ему становилось не по себе, а почему – он и сам толком не мог объяснить. Так было еще до энциклопедий. Когда Элвуд был младше, он много времени проводил на кухне отеля – приходил после уроков, садился на перевернутый ящик и читал комиксы и детективы о братьях Харди, пока бабушка наводила наверху чистоту. После исчезновения родителей Элвуда ей было спокойнее, если девятилетний внук ждал ее где-нибудь неподалеку, а не дома, в одиночестве. А заметив, как он общается с мужской половиной кухонной обслуги, она рассудила, что посиделки в отеле – это в некотором роде школа для мальчишки и мужское общество уж точно принесет ему пользу. Для поваров и официантов Элвуд стал вроде талисмана. Они играли с ним в прятки и разглагольствовали на