Мальчишки из «Никеля» - Колсон Уайтхед

потасовку, Элвуд всегда вмешивался и старался разнять драчунов. Теперь же и он получил свое. Какой-то старик, заметив драку, пересек улицу и прогнал Ларри с Уилли, а потом спросил Элвуда, не желает ли тот умыться или выпить воды. Тот отказался.

Цепь на велосипеде лопнула, и его пришлось катить до самого дома. Когда Гарриет спросила, что с его глазом, Элвуд молча покачал головой. Докучать расспросами она не стала. К утру синяк под глазом налился кровью.

Пришлось признать: Ларри отчасти прав. Время от времени Элвуду и самому казалось, что он не в своем уме. Объяснить этого чувства – даже самому себе – он не мог, но ровно до тех пор, пока проповеди с «Горы Сион» не даровали ему нужный язык. В душе мы все обязаны верить, что мы – личности, что мы значимы и достойны, и с этим чувством собственного достоинства и значимости мы должны изо дня в день шагать по дороге жизни. Запись все повторялась и повторялась, она была точно спор, то и дело возвращающийся к неопровержимому аргументу; а слова доктора Кинга заполнили все пространство гостиной крошечного одноэтажного домика. Элвуд покорился своду правил, которому доктор Кинг придал форму, звучание и смысл. Существуют мощные силы, такие как Джим Кроу, жаждущие подавить негров; а еще есть силы послабее, как разные другие люди, которые хотят сломать одного тебя; но против всех этих невзгод, что больших, что маленьких, непременно надо выстоять, не утратив своего «я». Энциклопедии бывают пустыми. На свете есть люди, которые так и норовят обмануть, с улыбкой на губах вручить тебе пустышку, а некоторые не прочь лишить тебя самоуважения. Но нужно всегда помнить, кто ты есть.

Чувство собственного достоинства. Сколько неисчерпаемой силы в этих надрывно звучащих словах. Даже если несчастья подкарауливают тебя в темных закоулках по пути домой. Они побили его, порвали одежду, вообще не понимая, зачем он защищает белого человека. Как им объяснишь, что их жульничество в отношении мистера Маркони оскорбляет самого Элвуда, и не важно, о чем речь: о карамельках или о книжке комиксов. Совсем не потому, что, как уверяет нас церковь, преступление против ближнего – это преступление против тебя самого, а потому, что для него, Элвуда, бездействие означало утрату достоинства. И не важно, что мистер Маркони сам говорил, будто ему все равно; не важно, что Элвуд ни слова не сказал своим приятелям, когда они при нем воровали. Все это было не важно до тех пор, пока не обрело главный смысл.

Таков был Элвуд – ничем не лучше других. В день, когда его арестовали, как раз перед самым появлением помощника шерифа, по радио крутили рекламу Фан-тауна. Он стал подпевать. Вспомнил, что Иоланде Кинг было всего шесть, когда отец открыл ей правду о парках развлечений и «белом законе», из-за которого ей только и оставалось, что смотреть из-за ограды, как веселятся другие. Вечно вглядываться в этот иной мир. Когда родители бросили Элвуда, ему тоже было шесть, и он вдруг подумал, что это еще одна из тех вещей, которые роднят их с Иоландой, – потому что именно тогда он впервые увидел мир в его истинном свете.

Глава третья

В первый учебный день старшеклассникам средней школы Линкольна выдали их «новые» учебники, принадлежавшие ранее ребятам стоявшей напротив школы для белых. Узнав, кому передадут их книжки, белые школьники оставили на страницах послания для новых владельцев: «Подавись, ниггер-вонючка, нашим дерьмом!» Сентябрь прошел за изучением неологизмов, которыми щедро пересыпала свою речь белая таллахасская молодежь, – меняющимися год от года, подобно прическам и длине юбок. Унизительно было открыть учебник по биологии на разделе, посвященном пищеварительной системе, и наткнуться на фразу «Сдохни, НИГГЕР!», но со временем ученики старшей школы Линкольна перестали обращать внимание на оскорбления и непристойности. Как пережить очередной день, если любая грубая выходка способна свалить тебя с ног? Для того человек и научился переключать внимание.

Мистер Хилл начал преподавать историю в Линкольне, когда Элвуд только-только перешел в одиннадцатый класс. Он поприветствовал парня и его одноклассников и написал на доске свое имя. Потом раздал ученикам черные маркеры, а следом они получили первое задание: вымарать из учебников все ругательства.

– Всякий раз выхожу из себя, когда это вижу, – сетовал учитель. – Вы здесь для того, чтобы получить образование, – вот и нечего отвлекаться на то, что говорят эти недоумки.

Элвуд да и весь класс в этот момент замерли в оцепенении. Ребята уставились в книги, а потом на мистера Хилла. Взяли маркеры, принялись за работу. У Элвуда шла кру́гом голова, даже сердце заколотилось быстрее: вот так бунт! И почему им раньше никто не давал таких заданий?

– Только ничего не пропустите, – напутствовал мистер Хилл. – Знаете, до чего хитры эти белые подростки!

Пока ребята вычеркивали проклятия и ругательства, он рассказал о себе. В Таллахасси он перебрался недавно – а до этого учился на педагога в колледже Монтгомери. Впервые побывал во Флориде прошлым летом: приехал на автобусе из Вашингтона, примкнув к движению борцов за права темнокожих[2]. А еще он участвовал в демонстрациях. Заявлялся в кафе, куда черным был вход заказан, и ждал, пока его обслужат.

– Я там чуть ли не всю курсовую успел написать, пока дожидался своей чашки кофе, – поведал он.

Шерифы не раз арестовывали его за нарушение порядка. Рассказывал он об этом чуть ли не со скукой, точно о самой обыденной вещи на свете. Элвуд гадал, а не видел ли он мистера Хилла на страницах журналов «Лайф» или «Дефендер», рука об руку с лидерами великого сопротивления; а может, он стоял где-нибудь на заднем плане, посреди толпы, воспрянувшей духом и гордой.

А еще историк мог похвастать обширной коллекцией галстуков-бабочек: и в горошек, и ярко-алых, и бананово-желтых. Его округлое беззлобное лицо отчего-то казалось еще добрее из-за шрама-полумесяца над правым глазом, оставшегося в память о том, как белый ударил его монтировкой.

– Нэшвилл, – коротко ответил он, когда его однажды спросили об этом шраме, и откусил кусочек груши.

Ребята изучали историю времен Гражданской войны, но мистер Хилл при каждом удобном случае переключал их внимание на день сегодняшний, соединяя то, что случилось сто лет назад, с их нынешней жизнью. Дорога, по которой устремлялись ученики в начале каждого урока, неизменно приводила их обратно, к собственному порогу.

Мистер Хилл разглядел в Элвуде человека, живо интересующегося борьбой за права, и всякий раз, когда тот вмешивался в разговор, растягивал рот в улыбке. Остальные линкольнские преподаватели высоко ценили парнишку, в особенности его спокойный нрав. Те из них, кто много лет назад обучал его родителей, не сразу отыскали к Элвуду подход: пусть он и носил фамилию своего отца, в нем не было и капли той чарующей необузданности, которой мог похвастать Перси, как не было и пугающей мрачности Эвелин. Счастлив был тот учитель, которого Элвуд выручал в нужный момент, растормошив начавший клевать носом от полуденного зноя класс рассказами об Амстердаме или Архимеде. Как-никак, у мальчишки дома стоял единственный полноценный томик Всемирной энциклопедии Фишера, вот он им и пользовался, а что еще было делать? Все лучше, чем ничего. Он часто листал его, зачитал чуть не до дыр, то и дело возвращался к излюбленным страницам, точно это была книжка о приключениях, которые он так обожал. «Истории», напечатанные в энциклопедии, были разрозненными и неполными, но по-своему захватывающими, особенно занятные определения или этимологические справки, которые Элвуд выписывал к себе в тетрадку. Позже это вылавливание мелочей стало казаться ему пустой тратой времени.

Когда под