Кейн Черный Нож - Мэтью Стовер

Стелтон, наймит-висельник Рабебела, кивает в сторону поглощенного тенью, закрывшего нам половину неба края плато. - Как насчет гор?

- Ты сам видел. Пять дней пути по ровному плато. Потом лезть в горы. Все время нас будет видно.

Он понимающе кивает, лицо мрачное. - У нас хотя бы есть фора.

Я почти готов его полюбить. Нам, простым работягам, нужно держаться вместе. Вот только я мечтаю выбить душу из Рабебела, но, если попытаюсь, Стелтон превратит меня в грязное пятно. Пятно в форме Кейна. Ничего личного. Просто работа. Но мечта о вероятной дружбе покрывается трещинами.

Я шевелю плечами в ответ. - Никто не перегонит огриллонов на охоте. Особенно мы.

- Плащ. - Тизарра дико поводит глазами. - Я умею делать Плащ...

- Нет. Не умеешь.

- Это же как саванна, верно? Саванна - дело простое. Тут все одинаково на вид. Легко. Даже всех нас. Даже лошадей. Я смогу... точно смогу...

- ... зря потратить время, - заканчиваю я. - Огриллоны охотятся по запаху. Вот у тебя нюх хороший?

- Откуда тебе знать, что они придут сюда? - Платиновый диск снова исчезает, Рабебел тяжело встает с каменной скамьи. Присоединяется ко мне у парапета. - Они просто могут... не знаю, следовать за стадом бизонов. Переселяться. Еще что-то.

Я тяну руку к Тизарре. Та отдает монокуляр, я передаю его Рабебелу. Он уважительно его взвешивает. - Чудная работа. Гномий?

- Да. Гномий. - Рад бы сказать правду, но не смогу. - Глядите на авангард, вот в этот кругляш.

Он подносит монокуляр в глазу. Вздрагивает и вынужден сглотнуть, прежде чем ответить. - Да.

Я не стыжу его за дрожь. - Теперь ведите трубку вниз, на полпути от них до нас. Видите двух всадников?

Он изрыгает невнятное ругательство. - Похожи на людей.

- Ага.

- Вот за кем охотятся огриллоны...

- Ага.

- Они ведут их прямо сюда!

Я молча развожу руками: quod erat demonstrandum.

Все молчат, обращая взоры внутрь себя, просчитывая возможности. Я сверкаю зубами, глядя на Преторнио. -Хотели помолиться? Молитесь, чтобы гриллы побыстрее поймали тех бедолаг.

Жрец застывает, щеки вспыхивают алым. - Не стану! Нужно найти способ помочь им...

- Я помог бы им, если бы мог. Послал бы по стреле в каждый череп. - Беру монокуляр у Рабебела и прижимаю к глазу. - Но мой лук не такой мощный. И стрелок из меня аховый.

Гроза собирается на лице Марады, глаза холоднее, чем выступающие скулы: чисто Снежная Королева. - Кейн... - Она наклоняется ко мне. - Буду считать это шуткой.

Холод этих глаз напоминает: при всей пухлости, душевной доброте и благочестии не стоит бросать вызов рыцарю Хрила, если вы по-настоящему не любите бои до смерти.

- Решай что хочешь. - Я тоже знаю, как выглядит смерть. - Если те парни доберутся сюда, огриллоны придут следом. Сюда. Будут смотреть. Принюхиваться. Искать людей.

Я позволяю им пару секунд покатать мои слова на языках. Похоже, вкус вышел горьким.

- Их двое. Нас тридцать восемь. Огриллонов пара сотен. По меньшей мере. Делайте расчеты, чтоб вас.

Все поворачиваются в круг и начинают галдеть, все сразу. Не нужно было упоминать расчеты. Опять они спорят о своих сучьих деньгах.

А вы думали, как боги относятся к деньгам? Да поглядите, в какие руки они их отдают!

Я поднимаю трубку. Одна лошадь пала, бьется, пуская кровавую пену. Второй всадник обернулся, нахлестывая лошадь, желая добраться до партнера, но его животное тоже спотыкается, едва передвигаясь - никогда ему не унести двоих - снова спотыкается и падает головой вперед, сбрасывая всадника. Тот исчезает в тени утеса и выкатывается на кровавый свет солнца, встает, хромая, но еще желая добраться до партнера, прижатого умирающей лошадью; возможно, они успеют вытащить первого из-под туши, но теперь, оба пешие, они не успеют добраться даже к поросшей кустами складке грязи, что некогда была городским валом. У них нет ни единого шанса, а у меня застревает удушливый ком в горле и кишки оборачиваются льдом, и...

Я опускаю трубку и смотрю на нее, зажатую в ладони: абстрактный кусок полированной стали, лишившийся вдруг смысла. Смотрю вдаль, будто глаза превратились в двадцатикратные увеличительные стекла. Что за тошный, тошный я сукин сын.

Я злюсь, что те парни пойдут пешком...

Не то чтобы я ненавидел их. Нет. Я даже не хочу видеть, что сделают с ними огриллоны. Все, что нужно - отбросить Цейса.

Нет.

Я разочарован.

Какого хрена со мной не так?

В самой гнилой глубине сточной ямы моего сердца я хочу, чтобы огриллоны застали нас здесь.

Чтобы гнали нас по развалинам. Чтобы поймали и убили каждого мужчину, каждую женщину, с которыми я ел и пил, смеялся и спал. Чтобы поймали и убили даже меня самого.

В этом ослепляющем зеркале я наконец различаю свое лицо.

Просто... дела еще не стали совсем плохи.

Я хочу, чтобы стало еще хуже. Хочу такой тьмы, чтобы стерла все воспоминания о свете дня.

И дело не в балансировании на пузыре между Большими Ожиданиями и Полным Провалом. Не в том, что мне уже давно не двадцать лет. Не в тоске по трем годам Приключений, пропитанных жаждой записать хит. Все это лишь отражения на поверхности черного пруда.

Бездонного пруда.

Я снова подношу монокуляр к глазу, не способный поверить, что хочу видеть то, что хочу видеть... но я хочу. Хочу. Помоги мне Бог.

Я хочу, чтобы стало хуже некуда.

Первый парень выползает из-под павшей лошади. У него повреждена нога, он сильно хромает, опираясь на спутника, по лодыжке струится кровь: открытый перелом. У бедняги нет и шанса. Вопрос лишь в том, схватят ли их огриллоны, или они успеют убить себя сами.

Скользкий тошнотный шар снова влез в глотку, но я чувствую себя лучше. Реально. Слишком хорошо представляю, что будет с нами, возьми нас огриллоны.

Но в то же время, знаете...

- Кончено, - объявляю я, не отрывая стекла от глаза. - Дальше чисто академический интерес.

Спор за спиной смолкает, дыхание Рабебела греет правое ухо. - Их поймали? Дай посмотреть.

Я не шевелюсь. - Точно хотите?

Невольно вспоминаю отца: он твердил, что молитва есть лишь разговор с самим собой. Всего лишь полезная форма медитации. Но это было дома. Здесь всё иначе.

И если на мою молитву ответят, я, вероятно, пойму, о какой именно хрени прошу.

Тишалл? Слышишь?

Люди пересекают хребет и скользят по склону сухого русла. Простираются на припорошенных песком камнях; тот, что не ранен, ухитряется сесть, хватаясь руками за куст. Секунду или две глядит на приятеля, и как кровь впитывается в жаждущую почву. Что-то говорит, а партнер резко закрывает глаза рукой и лежит, будто не хочет ответить - и странный свет загорается между ними, бестелесное жидкое сияние, разбрасывающее лучи, словно призма... охватывает обоих, окружая радужным гало...