Серебряный туман - Оливия Вильденштейн

подняла взгляд на Эйса.

— На случай, если фейри, кроме тебя, решит использовать это на мне.

Его челюсть дёрнулась.

— Я хочу стать сильнее, Эйс. Помоги мне стать сильнее. Бороться с тем, что я вижу, достаточно сложно. Но бороться с чем-то невидимым кажется невозможным. И всё же я помню, как ты говорил мне, что я немного сопротивлялась этому в Детройте. В первый раз, когда ты применил его ко мне. Ты тешил моё самолюбие, или я действительно справилась?

— Ты действительно справилась, но я не знаю, как тебе это удалось. Я просто почувствовал, что ты блокируешь меня.

— Используй это на мне и скажи мне, когда почувствуешь сопротивление, и я пойму, что я делаю.

Черты его лица были сплошными жёсткими линиями.

Я коснулась его лба, чтобы разгладить его.

— Я не пытаюсь сопротивляться тебе.

С тяжёлым вздохом черты его лица смягчились.

— Я даже не подумал, что кто-то ещё может использовать это на тебе.

— Я бы тоже не хотела представлять, что кто-то соблазняет тебя — с помощью магии или без неё.

— Этого бы не случилось.

— И всё же я ловлю себя на том, что представляю это чаще, чем мне хотелось бы. С тех пор, как ты сказал мне, что фейри не моногамны…

— Я бы никогда не изменил тебе, Кэт.

Мне хотелось в это верить, но с его стороны это было идеалистично, романтично, а с моей стороны — глупо и наивно доверять этому. Мы были вместе всего две недели. Что произойдёт через пару месяцев, когда я перестану быть блестящей новинкой?

Хотя это соображение встревожило меня, я отбросила его подальше. Сейчас было не время сосредотачиваться на потенциальных рисках. Теперь пришло время сосредоточиться на реальных рисках: очаровании фейри.

— Пожалуйста, научи меня.

Его грудь поднималась и опускалась.

— Подумай о том, сколько времени нам придётся потратить на тренировки, — я улыбнулась, чтобы подсластить своё требование.

— Мне не нравится использовать это на тебе.

— Ты бы предпочёл, чтобы я попросила кого-нибудь другого научить меня?

Его голубые глаза впились в мои чёрные.

— Абсолютно нет.

— Так ты сделаешь это?

Он испустил тяжёлый вздох.

— Да, но не сегодня.

— Завтра?

Он поцеловал меня в нос, затем в уголки рта.

— Ты в высшей степени сексуальна, вызываешь сильное привыкание и невероятно… — он одарил меня своей дерзкой ухмылкой, — невероятно упряма.

— Мой отец говорит, что ему жаль человека, за которого я выйду замуж. Так что считай, что тебе повезло, что ты уже помолвлен.

Его улыбка исчезла.

— Я надеюсь, ты ему не веришь.

Румянец пополз вверх по моему горлу, змеился по моей челюсти.

— Мне девятнадцать. Брак — это самое далёкое, что у меня на уме. Кроме того, может быть, я никогда не выйду замуж.

В отличие от него…

Эйс скоро женится. Я не знала, когда именно. Я не хотела знать. Уже от одной мысли о том, что у него будет жена — пусть и та, которая ему не нравилась, — у меня скрутило живот.

— Мы можем поговорить о чём-нибудь другом? О чём-нибудь ещё?

— Я не люблю её.

Я прижалась щекой к его плечу. Хотя я знала, что он не любил Анджелину, хотя у меня не было причин ревновать, я ревновала, и это пугало меня больше, чем почти всё остальное.

И только Великий Дух знал, какой это был подвиг, учитывая реальные опасности в моей жизни.

ГЛАВА 1. ПЛЕМЯННИЦА

Пока папа читал газету, я выжала лимон в его кружку «Эрл Грей». С тех пор, как Лили сказала мне, что кислая пища отталкивает невидимых духов, я наполняла желудок моего отца уксусом и цитрусовым соком. Не то, чтобы по Роуэну бродили какие-то Невидимые духи.

Очевидно, в Ночь Тумана — а это единственная ночь, когда Невидимые могут покинуть Харени, их подземный дом, — никто не пробрался к порталу фейри. Но в Неверре были сотни порталов. Что, если фейри, наблюдающие за волшебными дверями, пропустили побег Неблагого?

Папа фыркнул, затем покачал головой.

Я приподняла одну бровь.

— Что?

— Эта история в газете. Сотрудник «Хоум Депот» утверждает, что проводил инвентаризацию и заметил огромное количество недостающих товаров, поэтому он проверил записи с камер видеонаблюдения и увидел, как сам вытаскивает ящики на парковку. Он не помнит, как делал это, — папа закрыл газету, сминая тонкие, как в Библии, листы.

— Его уволили?

— Немедленно. Вот почему он пошёл в газету. Чтобы оправдать себя, — папа сложил и снова свернул листы, затем бросил их в мусорное ведро под раковиной. — На что только не пойдут люди, — он провёл рукой по своим спутанным подушкой волосам. — Все это из-за железного троса и цепей.

Лимонный сок капал у меня между пальцами на носки.

— Это… это то, что он украл?

— Да. Странно, да?

Раздавленная лимонная цедра выскользнула у меня из пальцев и с мокрым шлепком упала на кафельный пол.

Железо.

Потеря памяти.

Я бы поспорила на что угодно, что охотники повлияли на него, чтобы заставить вручить им железные цепи, потом стерли воспоминание из его памяти.

— Ты в порядке, милая? Ты выглядишь немного бледной.

— Всё хорошо, — это слово прозвучало как шипение.

Папа нахмурился.

Я наклонилась, чтобы поднять упавший лимон, который слишком сильно швырнула поверх газеты.

— Ты уверена?

Я кивнула.

— Мне пора идти. Я обещала встретиться с Каджикой у Би утром.

Голубые глаза папы потускнели при упоминании имени охотника. Он не был поклонником Каджики. Папа считал его неуравновешенным и странным. Тот факт, что он был покрыт татуировками и мускулами, не помогал.

Я потёрла свою собственную отметину. Как бы отреагировал папа, если бы увидел это?

Несмотря на то, что я умоляла Эйса вернуть его пыль — пыль для фейри была эквивалентом пистолета для солдата — он отказался снять её с моей шеи, где она скрывала пыль Стеллы от человеческих глаз.

Папа наблюдал за моими пальцами.

Я замерла.

Видел ли он? Неужели Эйс наконец-то послушал меня и убрал свою пыль?

— Мне не нравится, как выглядят все эти люди, которые переехали к ним.

Моя шея казалась деревянной. Мне удалось сдержанно кивнуть.

— Я тоже не фанат этой толпы, но Каджика был племянником Холли, — он не был, но папа всё ещё верил в это.

Факт: Холли происходила из племени Готтва, которое усыновило Каджику и его брата за пару лет до резни — «Самого тёмного дня», — что заставило охотников похоронить себя на два столетия в гробах из рябинового дерева, наполненных лепестками роз.

Из двенадцати могил две были пусты — Гвен и Каджики —