Мимолетности, или Подумаешь, бином Ньютона! - Екатерина Вильмонт

– Для всеобщего здоровья, – смеялся папа.

Так прошло три года. Я взрослела. Мама вышла замуж. Ее новыймуж казался мне самым скучным человеком во всем свете. Но зато он тоже любилпорядок. Помню, я говорила своей закадычной подружке Татке:

– Не понимаю, как она может… После папы… От этого ееВалечки такой тоской веет, он такой правильный, скучный, я, как его вижу,зевать начинаю! Жуть с ружьем!

– Нет, похоже, именно без ружья! – предположилаТатка.

Мы ржали.

За мной начали бегать парни. И я влюбилась. Вдесятиклассника. Он тоже не остался равнодушен. И однажды, провожая меня послекино, решился наконец меня поцеловать. Я давно этого ждала. И мы сталицеловаться как ненормальные. За этим упоительным занятием нас и застал маминмуж Валентин Валентинович.

– Фаина! Ступай немедленно домой! Мне надо поговорить сэтим юношей.

– Не надо вам с ним говорить! – возмутиласья. – Вы мне никто! У меня есть отец, и если надо, то он с ним сампоговорит.

У отчима покраснели уши и кончик носа. Он возмущенно запыхтел,но все-таки схватил меня за руку и поволок в квартиру.

– Не смейте ее трогать! – заорал Сенька.

– Уйди, мерзавец!

– Он не мерзавец! – завопила я. – И отпуститеменя!

На наши вопли выскочила мама.

– Что тут происходит?

– Леля, твоя дочь совсем потеряла стыд!

– Сенька, уходи! – шепнула я. – Самаразберусь!

Когда мы наконец вошли в квартиру, мама ледяным тономспросила:

– Что случилось, Валя?

Если бы она спросила об этом у меня, все могло бы сложитьсяиначе. Но она спросила у него.

– Леля, твоя дочь ведет себя неприлично. Обжимается совзрослыми парнями. И это только видимая часть айсберга. Я убежден, что она ужеживет с мужчинами. Посмотри, какой у нее вид! Малолетней проститутки! Это всевлияние ее папаши! Я предупреждал, что ребенка надо от него изолировать! Нотеперь уже поздно.

Всю эту ахинею он произносил как-то монотонно, то есть несгоряча. Я в ужасе смотрела на маму. Неужто она не возьмет мою сторону? Непошлет его куда подальше, не влепит пощечину за оскорбление ее единственнойдочери?

Ничего этого она не сделала. Только положила руку ему наплечо и прошептала:

– Успокойся, Валечка! А мне бросила:

– Ступай в свою комнату!

Я кинулась к себе, попихала какие-то вещички в спортивнуюсумку и тихонько проскользнула в прихожую. Приоткрыла входную дверь, шмыгнулана лестницу и была такова.

Увидев меня в полдвенадцатого ночи на пороге своей квартиры,отец опешил:

– Бамбина, что стряслось?

Почему он вдруг назвал меня бамбиной?

– Папочка, я не могу больше так жить! Я теперь будужить с тобой! Этот тип…

– Погоди, не с порога. Войди, закрой дверь. Вот так.Ну, что там случилось? Кто обидел мою дочку?

Я все ему рассказала.

– Понятно. Ну, рыдать не стоит. А скажи мне честно, чтоу тебя с этим Сенькой?

– Да ничего, мы просто целовались, и то в первый раз.

– Это правда или ты о чем-то умалчиваешь?

– Нет, папочка, честное-пречестное слово!

– Ладно, переночуешь у меня. А завтра все утрясется.

– Нет, я там жить не буду! Разве можно жить в однойквартире с… хладнокровными? Мы с тобой теплокровные, а они…

Отец расхохотался, поцеловал меня в нос.

– Ты есть хочешь?

– Хочу! Очень!

– Ладно, пошли на кухню, заодно и поговорим.

Отец ловко и быстро поджарил мне кусок мяса, которое,несмотря на дефицит всего в стране, не переводилось в его холодильнике. Этобыло так вкусно!

– Вот что, бамбина…

– Пап, с чего это ты вдруг стал звать меня бам-биной?

– Видишь ли, моя дорогая, я в скором времени уеду…

– Куда?

– В Италию.

– Вот здорово! Надолго?

– Ну… в общем… навсегда, наверное. Я похолодела.

– Как навсегда? А я? Как же я?

– А ты сможешь приезжать ко мне, и я тоже непременнобуду приезжать. Я ведь не эмигрирую, я женюсь. А при таком раскладе это будетвозможно, я узнавал. Поди плохо – на каникулы ездить в Италию.

Я разревелась. Мне было так горько, так больно, казалось, яне переживу такого предательства.

Я схватила сумку и бросилась к двери. Отец меня поймал.

– Куда это ты, бамбина, собралась среди ночи?

– Неважно! Куда глаза глядят! А лучше всего простозамерзну. Там мороз…

– Что ты несешь, дурища!

– А зачем мне жить, если в один день и отец и мать меняпредали! – вопила я.

– А ну замолчи! – и он плеснул мне в лицо холоднойводой, – рано тебе еще, милая моя, истерики закатывать, носом не вышла!Соплячка! Предали ее! Дура, – кипятился отец. Я никогда его таким невидела. – Ты что, считаешь себя центром вселенной? Думаешь, ты вправераспоряжаться чужими жизнями? Подумаешь, мамин муж тебе замечание сделал! Ародной отец решил жениться… Такое бывает! Ты скажи спасибо, что у тебя и отец имать живы и заботятся о тебе…

– Какая трогательная забота! Ты живи, Фаина, с этимиземноводными, а я себе в Италии буду жить.

В этот момент раздался звонок в дверь.

– Невеста твоя приперлась?

– Нет. Она в Италии. Скорее всего, это мама. Звонокповторился.

– Не открывай!

– Еще чего!

Это и в самом деле была мама.

– Виталий, она у тебя?

– Да, куда ж ей еще идти… Заходи.

– Фаина, не прячься! Что в самом деле случилось? Чеготы взбеленилась?

– А ты не понимаешь? Твой эсэсовец лезет в мою личнуюжизнь! А ты его поощряешь! Ты вообще готова перед ним на задних лапках плясать,потому что он, видите ли, тоже любит порядок! Орднунг юбер аллес![1]

Отец легонько усмехнулся.

– Прекрати глупости! – поморщилась мама. –Люди разные бывают, и, поверь, любовь к порядку не такое уж дурное качество.

– Если эта любовь не маниакальная! – крикнула я.

– Леля, это даже хорошо, что ты приехала, надопоговорить.

– О чем говорить среди ночи! Мне с утра на работу.