Вокруг света. В поисках совершенной еды - Энтони Бурден

Утка жестковата и пахнет дымом горящей соломы, в которой ее готовили. А меконгский виски действует как средство для прочистки водосточных труб. Я волнуюсь: что со мной будет, когда весь выпитый алкоголь ударит мне в голову, как я среди ночи в этой узкой, неустойчивой лодчонке, в абсолютной тьме высажусь (если, конечно, не утрачу к тому времени навыка прямохождения) на берег и сквозь бамбуковые и мангровые заросли добреду до сонного поселения каменного века, а потом во взятой напрокат машине буду трястись по узким тропкам в джунглях и шатким деревянным мостикам вместе с тремя борцами Народного комитета Кантхо, пока не выберусь на трассу.

Я вовсе не хочу посрамить свой народ. Не хочу, чтобы щедрые и мудрые хозяева видели, как я буду спотыкаться и шататься. Я не хочу, чтобы от этого «стола» меня унесли на носилках, чтобы голова моя свешивалась из сампана, не желаю блевать желчью в черную воду. Я должен им кое-что доказать. Возможно, мы проиграли эту войну. Возможно, мы бесцельно бомбили, взрывали, убивали и жгли, а потом просто смылись, как если бы все это оказалось просто недоразумением… Но, черт возьми, пить мы умеем не хуже этих ребят!

Правда, когда я вижу, как напротив меня дедушка опять подливает себе, пока какой-то детеныш карабкается к нему на колени, я не очень уверен в этом. Черт подери! У меня все нормально! Я прекрасно провожу время. Я улыбаюсь старику и поднимаю свой стакан. Мне нравится этот дед.

Мне нравятся эти ребята. С тех пор как я в Азии, мне еще не приходилось видеть столько народу сразу. Доселе не знакомые удовольствия и еда. Новые люди — щедрые, добрые, заботливые, иногда очень забавные, искренние в своем гостеприимстве и в своей дикарской гордости. Я не хочу уезжать. Хочу просидеть тут всю ночь.

Один из героев помоложе на противоположном конце «стола» вдруг встает. Все остальные смолкают, и он затягивает песню. Он поет под аккомпанемент видавшей виды гитары, сложив ладони вместе, как будто молится, глядя поверх голов, как будто обращается к кому-то, скрывающемуся в джунглях. Это красивое, прочувствованное, нежное, абсолютно завораживающее заклинание, и в неверном свете единственной лампочки вид у поющего просто ангельский. Пока он пел, никто не проронил ни звука, но я все-таки ухитряюсь шепотом задать вопрос переводчику, сидящему справа от меня:

— О чем он поет?

— Это патриотическая песня, — отвечает переводчик, — о людях из этой деревни, о крестьянах и их семьях, которые прятали солдат и помогали им во время американской войны. О том, как им было трудно. О том, какие они храбрые.

— О! — отвечаю я.

Я понимаю, что песня, в основном, про то, как убивали таких, как я, — и не так уж это было давно, — но я уже совсем размяк. Я очарован. Я польщен. Последние несколько часов ко мне проявляют доброту и уважение, какие прежде мне и не снились.

Дядюшка Хэй еще раз сжимает мою коленку. Старик напротив улыбается, поднимает свой пустой стакан, велит мужчине помоложе наполнить его и жестом показывает, что и мне надо налить. Из завитков облаков выплывает круглая луна и грузно зависает над деревьями за рекой. Подхо­дят еще гости. Я издалека слышу, как их сандалии мягко постукивают по затвердевшему илу, а чуть позже эти люди появляются из темноты, чтобы занять свои места у края дерюжной «скатерти».

Мне хотелось совершенной, настоящей еды.

И еще мне хотелось, откровенно говоря, — пожить как полковник Уолтер Курц, Лорд Джим, Лоуренс Аравийский, Ким Филби, Консул, Фаулер, Тони По, Бруно Травен, Кристофер Уокен… Я хотел повстречать… нет, я сам хотел быть… одним из негодяев-героев Грэма Грина, Джозефа Конрада, Френсиса Копполы, Майкла Чимино. Скитаться по свету в грязном полосатом одеянии из индийского льна, попадать в переделки.

Я жаждал приключений. Мечтал плыть вверх по реке Нанг в сердце темноты в Камбодже. Путешествовать по пустыне на спине верблюда, и чтобы кругом пески, пески… Съедать целого зажаренного ягненка, раздирая мясо руками. Топать ногами, стряхивая снег с башмаков, в мафиозном ночном клубе в России. Ходить с автоматом в Пномпене. Есть устриц в маленькой деревушке во Франции, входить в занюханную сельскую забегаловку пулькерию[1]в Мексике. Бежать по гулким ночным кварталам с охапкой пачек «Мальборо» от злобного полицейского и чувствовать при этом страх и волнение. Я хотел встряски — мелодраматических ужасов, замираний сердца, по которым тосковал с детства, приключений, которые я маленьким мальчиком находил на страницах комиксов про репортера Тентена. Я хотел увидеть мир, и чтобы этот мир оказался таким, как в кино.

Неразумно? Слишком романтично? Невежественно? Безрассудно?

Да!

Но мне было все равно. Я должен был подвести итог своей отвратительной, перенасыщенной тестостероном жизни в ресторанном бизнесе. Все это как-то неожиданно на меня свалилось. Впервые за всю мою жизнь я собирался вовремя заплатить по счетам. У меня оказался на удивление солидный запас здоровья. На моей стороне были деньги в банке и добрая воля издателя. После нескольких месяцев поездок по англоязычным странам, торговли своей книжкой, похожих друг на друга скучных трехминутных интервью я перестал быть нужным в ресторане, в повседневной работе на кухне. Мои повара давным-давно окрестили меня «известным пижоном» и посмеивались надо мной, когда я, под толстым слоем грима, появлялся в телепрограмме и просвещал зрителей относительно «рыбы по понедельникам» или «неожиданностей голландского соуса». Мне нужно было заняться чем-то другим. Требовалась концепция новой книги — и лучше бы поскорее, пока аромат первой еще не выветрился. Я люблю готовить, и, конечно, мне нравится жизнь профессионального шеф-повара, но я не хотел бы, дожив до того возраста, когда колени у меня будут подгибаться, а мозг совсем размягчится, выносить помои в каком-нибудь кафе Вест-Виллиджа.

— Как вам такой план, — предложил я редактору, — я путешествую по свету и делаю что хочу. Останавливаюсь то в фешенебельных отелях, то в лачугах. Ем жуткие, экзотические, потрясающие блюда, совершаю всякие крутые поступки, как в кино, и все это — в поисках настоящей еды! Как вам мое предложение?

Это было хорошее деловое предложение, правда? Прочесываю мир в поисках совершенного сочетания еды и обстановки. Вверх по реке в Юго-Восточной Азии — попробовать змей и птичьи гнезда, назад в Ля Тест — съесть тарелку рыбного супа де-пуассон, вкарабкаться на самые вершины haute cuisine[2]— в ресторане «Французская прачечная» в долине Напа. Я там еще не ел! А этот баскский парень, этот Арсак из Испании — все только и говорят о нем. Я буду смотреть и смотреть, и наконец я найду лучшую еду в мире — лучшую для меня, во всяком случае — и напишу о ней.

Разумеется, я уже знал, что лучшая еда в мире, совершенная еда, очень редко бывает изощренной или очень дорогой. Я знал, что чудо возникает не столько благодаря редким ингредиентам и технологии приготовления, сколько по совсем другим причинам. Контексту принадлежит главная роль во всех действительно важных трапезах нашей жизни. Давайте смотреть правде в глаза: когда вы едите простое барбекю под пальмой и ощущаете песчинки между пальцами ног, слышите доносящиеся издалека звуки самбы, и в нескольких ярдах от вас волны лижут берег, и нежный бриз холодит вам шею, покрывшуюся сзади испариной, и напротив вы видите мечтательное лицо вашей спутницы, и вы понимаете, что через полчаса, возможно, займетесь с ней любовью на чистых простынях в отеле, то жареная ножка цыпленка, черт возьми, кажется гораздо вкуснее.