Жилые массивы - Дмитрий Билик

— Не холоднее, просто ветер поднялся, — почесал я небритую щеку.

— Крылик, а что ты принес? — не удержалась Алиса.

— Вот, — вытащил тот несколько тюбиков. — Шампунь, бальзам для ополаскивания, какие-то крема.

С ловкостью диких кошек Алиса с Корой вцепились в «подарки». Причем, большая часть досталась моей пассии. Правда, совсем ненадолго. Поразглядывав тюбики, Алиса отдала несколько их них своей подруженции по несчастью.

— Крыл, я же сказала, мне нужен крем для чувствительной кожи. А ты взял для жирной.

— Алиса, совесть имей, — ответил вместо пацана я. — Тут тебе что, «Золотое яблоко»? Иди давай, не мешай.

— Может, я послушать хочу.

— Потом все всем расскажем, — настроения играть в демократию не было.

Я подождал, пока мы не остались в комнате вдвоем. Вдалеке слышалось недовольное бормотание Алисы, а совсем рядом щелкали в буржуйке подлокотники сломанного кресла. От лака, которым их покрывали, немного слезились глаза и щипало в носу.

— Ну что, Крыл?

— Пляши, дядя Шип, — улыбнулся он. — Ну, так моя мама говорила.

— Так и говорила: «Пляши, дядя Шип»?

— Нет, просто говорила, чтобы плясал. Блин, сбил ты меня. В общем, вот.

Он достал из инвентаря пятилитровую баклажку с водой и поглядел на мое удивленное лицо, явно довольный реакцией. Еще бы, мы в последнее время пили талую воду, полученную из снега. Да, пусть пропущенную через допотопную систему фильтрации из ваты, угля и бумажных салфеток. Вата использовалась для механической очистки, уголь убирал хлор и все его соединения, салфетки устраняли взвеси, не способные растворяться. Другое дело, что и менять подобный фильтр приходилось часто.

А тут вода. Я скрутил крышку. Самая настоящая. Чуть пахнет металлом, но это ничего. Уж всяко лучше того, что мы пили.

— Где? — только и спросил я.

— Далеко, — протянул мне руку Крыл.

Быстро обменявшись данными, я открыл свою карты. Далеко — это пацан меня пожалел. Конечная точка маршрута Крыла находилась чуть дальше места, где волки боялись срать. Я изменил масштаб, прикинув, сколько бы нам пришлось идти туда пехом. Выходило, что четыря-пять дней бодрым маршем, не меньше. По тому, прошлому Городу, не занесенному снегом.

— Я не знаю, как у Голоса это получается, но там нет зимы, — сказал Крыл. — И вода есть. Ну, это ты и сам понял. А главная улица очень странная, она намного шире наших.

— Границы районов, — кивнул я, вспомнив то, о чем говорил Голос.

Значит, наказан действительно не весь Город, а только мы.

— Я прочертил там небольшую линию границы красным, сколько успел разведать. Теперь хотя бы знаем, где спасение. Да, дядя Шип?

Вопрос, что называется со звездочкой. С одной стороны, Крыл прав. Там есть вода и тепло. Это из плюсов. Из минусов — мы не знает, что нам грозит? С кем придется столкнуться во время путешествия и кто ждет нас в конечной точке? И опять же, нам нужно будет отстраивать укрепления заново. Здесь мы максимально защищены. Даже от проклятых грызунов, крохотная часть полчищ которых таки добралась до высоких стен нашей крепости. И была незамедлительно уничтожена.

— Надо думать, — сказал я.

— Ой, Шипик испугался, — прокомментировала мои слова Бумажница. — Храбрый Шипик наложил в штаны. Он готов всю жизнь прожить в этой ледяной цитадели, лишь бы не высовываться за стены.

— Заткнись! — буркнул я.

— Да я вроде молчу, дядя Шип, — пожал плечами Крыл.

Дожили, я теперь на валькирию вслух реагирую. Тревожный звоночек. А что будет дальше?

— Что-нибудь еще заметил? — спросил я Крыла.

— Два новых очага, — отрапортовал пацан. — Я их там пометил. Небольшие кстати. Можно их…

— Нет, — резко обрубил я, зная, куда клонит Крыл. — В жопу Голос и его игры. Пусть сам вычищает свои очаги. Рисковать не будем.

Разведчик пожал плечами, даже не пытаясь оспаривать мое решение. Знал, что это все равно бесполезно. Я же продолжал изучать карту: шесть очагов, два из которых свежие и на значительном расстоянии друг от друга (появились явно после очередной волны), корявые пометки Крыла по поводу целых кварталов, жирная красная точка в отдалении… Так, стоять, бояться!

— Это что за отмеченная фигня к западу от ближайшего к нам очага? — спросил я.

— А… я еще не говорил, что ли? — протянул пацан, но глаза забегали.

Вот много чего Крыл умел, а вранье в список его талантов не входило. С точки зрения житейского быта — плохо, для меня же просто отлично.

— Рассказывай.

— Помнишь алтарь за кварталом людоедов? — сказал Крыл и поежился. Явно не от холода. Пацан уже отогрелся.

— Ну!

— И этого ненормального, который там был?

— Крыл, не тяни кота за причинно-следственные связи.

— Вот там что-то похожее. Точнее, такой же мужик. В плаще длинном с капюшоном и все такое. Только он странный…

— А первый-то был нормальный, я и забыл.

— Нет, дядя Шип. Он неподвижно стоит, вроде статуи. А глаза живые. Я когда приземлился там, на него взглянул, кожа дыбом встала. Захотелось бежать, куда подальше. Хотя, чего там, я и сбежал. Духу не хватило вернуться и осмотреть все, как следует.

Наверное, Крыл единственный из нас, кто мог говорить о своем страхе искренне. Ему многое прощалось в силу возраста. Меня самого пробрало при воспоминании о проклятом жреце, но был и еще один интересный момент. Фанатик представлял собой нечто вроде живого существа. Которое, как подсказывало мне внутренне чутье, вполне можно поглотить и на время забыть о грозящем сумасшествии.

Осталось всего ничего — дождаться волны, когда вся мерзость выползет наружу, а статуя оживет. Вот это существенный минус, учитывая, что последняя волна была неделю назад. А выходить придется заранее, туда пехом часа четыре, если не больше. И что делать?

— Дядя Шип, только не говори, что ты собрался…

— Хорошо, не буду, — ответил я. — Все, Крыл, иди, отдыхай, мне подумать надо.

Этого мне сделать, конечно, не дали. Бумажница была тут как тут.

— Что, Шипастый, собрался куда-то? Даже чайку не попьешь? Зачем подставлять под удар всю группу? Нам же так хорошо с тобой.

Пришлось применить немалую выдержку, чтобы ничего не ответить ей. Кстати, остальных пару дней вообще не слышно. Хотя Женщина и тот же Хриплый любили поболтать. Чего с ними эта стерва сделала?

Но в одном Бумажница была права. Рисковать остальными ради собственного психического здоровья — это слишком даже для такого эгоиста, как я. Оставалось одно. Самое мерзкое и неприятное — разговаривать. А точнее — признаваться в своей ущербности.