Большая svoboda Ивана Д. - Дмитрий Добродеев

Декабрь 1988-го. Ивана направляют в Будапешт. Издавать бюллетень МОПа — международного профсоюза транспортников. Его вызывает в кабинет сам Янаев, секретарь ВЦСПС. Геннадий Иванович свеж, молод, доволен собой: кажется, ему удалось подружиться с Горбачевым. Его ждет большое партийное будущее. Он говорит Ивану: «Налаживайте прессу в Будапеште и не забывайте про линию перестройки!»

МОП транспортников в Будапеште — один из международных профсоюзов, подконтрольных Москве. Транспортники — боевой отряд рабочего класса. Французские, австралийские, бразильские моряки могут легко заблокировать порты. Их боятся судовладельцы. ЦК КПСС умело их использует. Но сейчас даже они выходят из-под контроля. Перестройка…

Ивана с семьей поселяют в блочном доме на Вираг-уца. Это спальный район Уй-Пешта, на самой окраине венгерской столицы. В том же подъезде живут другие иностранные сотрудники МОПа.

Начинается унылая работа. С утра венгерский шофер Иштван подъезжает на «Жигулях», забирает начальство. Ивану это не положено: он целует жену и дочь, едет в МОП на автобусе. Весь день он с коллегами пьет в офисе кофе и долбает на машинке скучный бюллетень. В обеденный перерыв всем коллективом идут в профсоюзную столовую офисного небоскреба на Ваци-ут. Привычное блюдо — гуляш и капуста по-венгерски.

По вечерам он возвращается усталый в Уй-Пешт, садится ужинать с семьей, считает в уме, сколько заработал за время командировки. В кассе торгпредства СССР он получает каждый месяц зарплату — десять тысяч форинтов и сто долларов «командировочных». За год можно купить телевизор «Грюндик» и «литую» дубленку.

После ужина жена говорит: «Пойди, погуляй с ребенком!» Он берет транзистор, коляску, идет с ребенком во двор. Пока дочка лепит в песочнице куличи, Иван слушает радио «Свобода». Особенно завораживающе на него действуют репортажи Анатолия Стреляного. Тот с малороссийским акцентом вещает из поездов и колхозов, говорит о надвигающемся тревожном лете 1989 года. На душе у Ивана скребут кошки: что там еще впереди? После Стреляного новое испытание: Юлиан Панич читает повесть «Щепка». Расстрелы, расстрелы, подвалы Чека, проклятый коммунизм! Ужас в душе нарастает. Вокруг — блочные дома спального района Будапешта. Чуть лучше советской реальности, но все же — социализм. Из открытых окон доносится песня Go West. Подходит дочка, дарит ему кулич из песка. Иван растроган, слезы навертываются на глаза. Как ему податься на Запад с женой и ребенком? Втроем границу трудно перейти. По радио сообщают об успехах «Солидарности» в Польше. И тут же — бахвальский голос Горбачева. Такое впечатление, что у отца перестройки башка идет вразнос.

Дома с отвисшей челюстью Иван смотрит телевизор: в Москве собрался Первый съезд народных депутатов СССР. Горбачев развивает демократию, Сахаров призывает к демонтажу системы, Запад рукоплещет. В прессе множатся статьи «прорабов перестройки»: Ципко, Шмелева, Селюнина.

И снова мысль: «Каких придурков навыпускал Горби со своей перестройкой! Как прост и хорош для масс был пролетарский интернационализм, как привлекательна была международная солидарность трудящихся. СССР — это же, блин, империя жрецов КПСС, и на хрен им перестройка и гласность»?

Май 1989-го. Он сидит на заседании МОПа. Выступающие говорят об акциях протеста, о профсоюзной учебе, о наступающей глобализации. Иван зевает, ему очень скучно. Новости транспорта его совсем не волнуют. На компьютеры советские дебилы не расщедрились, он печатает на электрической машинке. Все опечатки приходится долго и мучительно замазывать белилами.

Рядом с ним — Бобби. Это милый, ужасно ленивый англичанин. Он приходит в МОП на пару часов, скорректировать подготовленный материал. Его взяли на работу за то, что в 70-х он участвовал в митингах у американских баз в Англии. После этого ему трудно было найти работу на родине. Но даже Бобби подшучивает над советскими порядками и перестройкой. Обычно за полчаса до конца рабочего дня Бобби собирает свою сумку и уходит со словами: «Enough is enough!»

Глава МОП — старый индийский коммунист Чондра. В 50-х ему на родине повесили убийство полицейского, он отсидел десяток лет. За длительную службу компартии Международный отдел ЦК выбил ему эту синекуру. Чондра смугл до черноты, улыбается пожелтевшими зубами, курит сигареты, и от него за версту разит карри.

Чондра заводит странные разговоры о маге Шри Раджнеше, который был его хорошим знакомым в Индии и затем рехнулся на почве секса. Раджнеш вводил в заблуждение невинных искателей правды. Заставлял совокупляться, а сам курил кальян под баньяновым деревом. Так в Индии не полагается!

— Откуда коммунист мог знать философа и мага Шри Раджнеша? — недоумевает Иван. Впрочем, бывало и такое, только ленивый не говорит о связи Сталина с Гурджиевым.

Втайне Чондра преклоняется перед англосаксами и презирает советских варваров. На днях упрекнул Ивана, что тот не знает, где находится Британская Колумбия. Иван действительно не знал, что это — провинция Канады. Он слышал только про вашингтонский округ Колумбия. А Чондра добавил с усмешкой: «Неважное у вас образование в Советском Союзе!» — «И эти люди служат нашей сверхдержаве!» — скрипит зубами Иван.

Геноссе Вернер Кнабе. Пузатый гэдээровец на корявых ножках, все время истерически взвизгивает, обличает недостатки в работе МОПа. Бесконечно предан своей партии СДПГ и лично шефу гэдээровских профсоюзов Харри Тишу. В конце войны его забрали в гитлерюгенд, он чуть не попал под русские танки, однако его спасла мамаша — заперла в подвале и держала там, пока линия фронта не покатила к Берлину.

Геноссе Кнабе пишет в Берлин и Москву бесконечные кляузы, он недоволен происходящим, он чувствует, что истинный социализм кончается. Его бесят ухмылки советских товарищей, их внутренний цинизм.

Венгерский секретарь Шандор Киш. Один из редких друзей СССР: его, сироту, в 1945 усыновили советские солдаты. Он предан социализму и профсоюзам, но такие, как он, в прошлом: в Венгрии наступают новые времена. Время наивных придурков прошло.

Уругвайский компаньеро Гомес: ковыляет с глуповатой улыбкой на плоском лице, засучивает рукав, показывая изуродованную корявую лапу: «Тортура-пытка!» Он был всего лишь шофером Арисменди, и тот, генсек компартии Уругвая, попросил Москву пристроить верного товарища. Любимая фраза Гомеса — «Аста маньяна», он торжественно произносит ее в шесть вечера и растворяется в сумерках Будапешта. «В неизвестном направлении», — подмечает Иван.

И русский секретарь — Чувалов. Юркий, самолюбивый мужичок, который приставлен от Москвы следить за партдисциплиной. Однако и у него уходит почва из-под ног. Он спивается.

Работа носит странный характер: Иван составляет бюллетени, где рапортуют транспортники всех стран. Отчеты однообразны: забастовки, акции протеста и митинги солидарности. Секретариат МОПа заседает, принимает решения, но вся эта деятельность оторвана от реальности. А реальность совсем другая: перестройка вступает в критическую фазу. Сателлиты перестают слушаться Москву. И даже сам товарищ Чондра говорит, что в странах соцлагеря цены на авиабилеты и городской транспорт надо устанавливать рыночные, необходимы элементы свободной торговли.