В поисках советского золота. Генеральное сражение на золотом фронте Сталина - Джон Д. Литтлпейдж

семьей пообедать в нашем московском доме. Миссис Литтлпейдж и две их дочери прибыли вовремя, но сам Литтлпейдж отсутствовал. Жена объяснила, что он задерживается на работе и приедет после обеда.

Он появился около одиннадцати и после часовой непринужденной беседы внезапно объявил, что с Россией покончено – семья Литтлпейдж навсегда возвращается в Соединенные Штаты.

Все мы были ошеломлены, включая миссис Литтлпейдж.

– У меня еще не было случая сказать даже жене, – пояснил он. – Сегодня я уволился из треста «Главзолото», и мы немедленно отправляемся домой.

Среди всеобщих возбужденных возгласов мне в голову пришла идея.

– Теперь вы можете написать книгу! – воскликнул я.

Литтлпейдж выглядел раздраженным. Книга была последним, о чем он готов был думать. Но я был абсолютно уверен, что он обладает сведениями для отличной истории, которую следует рассказать, и предложил помочь ему. Я тоже вскоре собирался домой в Калифорнию, впервые за семь лет, и, расставаясь той ночью в Москве, мы договорились, что через месяц встретимся в своей стране и все обсудим.

На протяжении большей части своего отпуска я вытягивал из Литтлпейджа факты, узнавая изнутри необыкновенную историю, которую он не чувствовал себя вправе обнародовать раньше. Решившись говорить, Литтлпейдж оказался словоохотливым – по крайней мере для инженера. Он извлекал из памяти события десяти предыдущих лет, а иногда его жена вспоминала какой-нибудь эффектный эпизод, чтобы украсить его рассказ.

Миссис Литтлпейдж вполне достойна отдельной книги. Она внешне выглядела не старше своих дочерей и была так же молода духом. У нее такая интеллигентная речь и столь изысканные манеры, что никто бы не догадался, какую жизнь она вела: ей приходилось жить в шахтерских поселках на Аляске и в России с пятнадцати лет. Она проехала с мужем более ста тысяч миль по удаленным уголкам азиатской России, но я никогда не слышал, чтобы она жаловалась кому-то на трудности в своих необычных путешествиях.

– Зачем вы совершали такие трудные поездки? – как-то спросил я ее. – Неужели приключения важнее для вас, чем удобства?

– Я об этом даже не думала. На самом деле я ездила с Джоном, потому что ему нравится, как я готовлю.

В другой раз я спросил миссис Литтлпейдж, какое впечатление на нее произвел большевик – ветеран русской революции, который прибыл на Аляску в 1927 году приглашать ее мужа на работу в Россию.

Она улыбнулась:

– Ой, я подумала, что он очень забавный! Он поцеловал мне руку, а такого со мной раньше не случалось.

Случай показался мне занимательным. Первый большевик, которого она увидела, поцеловал ей руку! Я включил рассказ об этом в черновик книги ее мужа.

Но суровый взор Литтлпейджа обнаружил этот эпизод.

– Зачем упоминать об этом? – спросил он. – Вы говорили, что мы собираемся писать о советском золоте. Какое отношение имеет целование женских рук к советскому золоту?

С другими забавными эпизодами дело обстояло лучше. Литтлпейдж оказался прирожденным рассказчиком и был способен рассказывать одну байку за другой.

По сути, вся книга – рассказ о десяти годах службы Джона Литтлпейджа в советском золотопромышленном тресте, который ведется от первого лица. Однако некоторые выводы и заключения из его опыта были сделаны в беседах и переписке между Литтлпейджем и мной, и потому Литтлпейдж настоял, чтобы и моя фамилия стояла на обложке книги.

Помогая описать опыт Литтлпейджа и выводы из него, я старался сохранить хотя бы тональность, если уж не точную фразеологию, его неприкрашенной речи. Как и многие инженеры, Литтлпейдж мог ясно и точно описать рудник, но редко утруждал себя описанием человека или места действия. Чаще всего он и думал в производственных терминах.

Я как-то спросил его:

– Когда большевики тысячами отправляли раскулаченных крестьян в шахты на принудительные работы, как вели себя эти люди?

Литтлпейдж задумался на мгновение и ответил:

– Они ведь никогда раньше шахту не видели. Примерно на полгода выработка снижалась. Потом они набирались опыта, и добыча снова возвращалась в норму.

Многие большевистские лидеры подобным образом относились к рабочим на советских государственных предприятиях.

Демари Бесс

Глава 1

Большевик приезжает на Аляску

Помню, что на юго-востоке Аляски ранней осенью 1927 года была исключительно хорошая охота. Моя работа управляющего золотым рудником, расположенным в 125 милях от Джуно, не настолько меня ограничивала, чтобы я не мог иногда выбраться на природу, и, когда однажды вернулся из удачной охотничьей экспедиции, меня ожидала телеграмма. Она была от моего нью-йоркского друга, который просил сделать все, что в моих силах, для русского профессора Александра Серебровского. Оказалось, что профессор был командирован на Аляску из Московской горной академии, чтобы узнать подробности нашей добычи золота. Мой друг хотел ему в этом посодействовать и решил, что я именно тот человек, который может это организовать.

– Тьфу ты, черт! – сказал я жене. – Похоже, придется на несколько дней поехать в Джуно, сопроводить этого русского профессора.

Я уладил свои дела так и отправился на моторном катере в Джуно – встретить корабль из Сиэтла.

Единственные знакомые мне в ту пору русские жили в Ситке, которая была столицей Аляски, прежде чем Россия продала ее Соединенным Штатам. В Ситке есть русская церковь, где служат священники с длинными бородами и в рясах. В глубине души я представлял русского профессора похожим на тех священников, без рясы, конечно же, и, отправившись встречать пароход из Сиэтла, высматривал похожего человека.

Я внимательно всматривался в пассажиров, которые сходили на берег, но не увидел никого похожего на индивида, которого мне нарисовало воображение. Поэтому вернулся в гостиницу, где забронировал ему номер. Ведь мы могли разминуться. Дежурный на входе сказал: «Он наверху в номере». Я поднялся по лестнице, готовясь принести извинения за то, что не встретил его.

Серебровский открыл дверь, и я понял, почему не узнал его на причале. Среднего роста неприметный мужчина, чисто выбритый, в американском костюме и имеющий чисто американские манеры, абсолютно ни в чем не совпадал с тем образом русского профессора, что я себе нафантазировал. Он хорошо владел английским, хотя говорил с жутким акцентом, но спокойно и тихо, почти шепотом.

Я знал о способности некоторых людей предугадывать собственное будущее, но за собой никогда ничего подобного не замечал. В тот момент у меня не было предчувствия, что общение с этим человеком для меня нечто большее, чем рутинное поручение, которое надо выполнить как можно лучше. И я, разумеется, даже не догадывался, что в ближайшие десять лет он будет играть важную роль в моей жизни и направит меня и мою семью по