Девятка - Дарья Михайловна Андриянова

городом. Я спустился к базару и пролетел мимо ряда рабов с разными клеймами. Восьмерки и девятки – крепкие, стояли спокойно. Им как будто бы и все равно, что их продают.

Когда я стоял здесь же, мне было не все равно. Я стеснялся своего положения в обществе. Стеснялся я и того, как продавец описывал меня хозяину. Он назвал меня трусом. Разница между мной и ими огромна. Я стал рабом, они – родились. Это можно понять по спокойной раскрепощенности, по взгляду, который не бегает от человека к человеку, боясь увидеть нового хозяина, а полон холодного равнодушия.

Я снова взлетаю. Город становится маленьким, умещается на ладони. Я даже могу сжать его в кулак, и мне смешно от этого. Он все отдаляется и отдаляется, постепенно становясь маленьким желто-коричневым пятнышком в центре зеленого леса. И вот вокруг меня белое непроглядное облако. Начинает казаться, будто бы я не поднимаюсь, а камнем падаю вниз.

Вылетев из облака, я оказался отнюдь не в чистом небе. Вокруг большое белое пространство. Здесь нет стен, пола и потолков. Тут пустота. Неужели это и есть завершающий этап умирания? Я разочаровался, но рано.

Вокруг меня точно так же поднимаются души. Мы переглядываемся, рассматриваем друг друга. Каждый – в чем мать родила, разного пола и возраста. Мы не стесняемся, а только ожидаем, что же произойдет дальше.

За временем здесь уследить невозможно. Я не знаю, сколько проторчал в том белом пространстве, но мне это надоело, и я полетел наугад. Верх это был или низ, право или лево – понять невозможно. Даже некоторые души висят в пространстве вниз головой. Или вниз головой лечу я? В конечном итоге мой полет все же принес результат.

Я встал в очередь. В начале стоит человек. Он задает какие-то вопросы, отсюда не слышно. Затем берет запястье души, тонкую кисть с чернилами, пишет что-то на запястье и отпускает. Я сказал «человек», а не «душа», потому что он сильно отличается от нас. По крайней мере, у него есть одежда – длинный белый балахон, скрывающий щиколотки. А еще у него есть чернила, которыми он пишет на запястьях душ.

Очередь приближается, а я так и не слышу, о чем говорит человек. Рот открывается, но звука нет. Зато мне прекрасно слышны ответы душ. Они называют имя, фамилию, должность. И все. Иногда человек задумывается, прежде чем сделать запись на запястье, иногда пропускает быстро. По крайней мере, он висит в пространстве головой вверх, значит, я тоже.

Иногда, когда раздумье затягивается, душа называет еще и причину смерти. Вот это интересно послушать. Одного затоптала насмерть лошадь, другого задушила жена, третий неудачно поплавал в море. К своему удивлению я заметил, что все говорят на моем языке. Значит, здесь проходят очередь жители Виелда̀ра. Наверное, в разных уголках этого пространства есть разные люди с чернилами, чтобы очередь не получалась бесконечной. А может, этот человек говорит только на виелдарском.

Очередь подошла. Теперь перед этим человеком стою я. Его рот открылся – я приготовился услышать голос. И он раздался в моей голове. Спокойный, холодный, равнодушный. Такой голос бывает у людей, которые десятками лет работают на одной и той же работе.

– Добро пожаловать в сортировочную систему загробных миров, – произнес он. Его спокойный взгляд с ледяными неестественно-синими глазами зафиксирован на моем лице. – Чтобы начать сортировку, назовите, пожалуйста, свое имя и фамилию.

– Нио̀ртон, – произнес я тихо. – Ниортон де ля Ка̀рто.

Я отвык называть эту фамилию. Я давно не избалованный сын графа, который любил выходить в город просто так – посмотреть реакцию на себя.

Лицо человека осталось невозмутимым.

– Должность, – услышал я в голове, когда он открыл рот.

Я поджал губы. Нет, я привык к своему положению в обществе. Я не привык называть свое имя и фамилию вместе с должностью. Таких, как я, обычно зовут по количеству полосок на клейме. К слову, девяткой я стал не так давно.

– Девятка, – глухо произнес я.

Интересно, а душа может побледнеть? Если да, то, скорее всего, сейчас я сливаюсь цветом с окружающим пространством.

Человек не спешит подписывать мое запястье. Он смотрит в мои глаза и совсем не мигает. Прочитать эмоции по такому лицу совершенно невозможно, оно ничего не выражает. Человек застыл. Он стал похож на статую с утонченными чертами лица.

Молчание длится не слишком долго. Он даже не спрашивает причину смерти. Тонкая кисть опускается в чернильницу, парящую в пространстве, затем касается моего запястья. Прохладная и влажная. Я умер недавно, но уже отвык от привычных ощущений температур.

Я опускаю взгляд к руке и резко распахиваю веки. На запястье написана цифра девять.

– Проходите на следующий этап распределения, – прозвучал холодный голос в голове.

Спрашивать страшно. Я никуда не прохожу, а стою на месте, пялясь на новую девятку на теле. Перевожу взгляд на человека и вздрагиваю – он улыбается.

– Это ваш номер в очереди.

Я не сразу понимаю, что он сказал. Душа позади меня начала тихо ворчать. Номер в очереди – какая для них ерунда. Для меня это девятка. Девятка, которая на теле.

– А можно вопрос? – неуверенно спрашиваю я.

Человек молчит, продолжая сверлить мои глаза ледяным взглядом. Я все же решаюсь спросить.

– Почему ваш голос звучит в голове?

Душа позади замолчала. Видимо, ей тоже интересно узнать ответ.

– Я немой, – отвечает он.

Душа позади, конечно, ответа не услышала.

Я пролетаю дальше. Похоже, он и правда обычный человек. Если у меня исчезло клеймо, если затянулись шрамы после плеток, у него должен был исцелиться голос. Если он мертвый. А может ли случиться так, что я говорил с ангелом? Я улыбаюсь этой мысли и поворачиваюсь еще раз взглянуть на человека. Он уже не смотрит на меня, а принимает следующую душу. Никаких крыльев за спиной я не вижу. Интересно, узнаю ли я когда-нибудь его тайну?

Впереди вижу дверь, зависшую в пространстве. Рядом стоят души, и еще один ангел-человек. К слову, пусть лицо у него и другое, они все равно одинаковые. Такой же холодный взгляд и застывшая мимика. Он тоже не моргает, смотрит на приближающегося меня совсем неподвижно.

– Руку, – говорит он. По крайней мере, это не голос в голове, и то лучше.

Он посмотрел на цифру моего запястья. Я же смотреть туда не стал, чтобы еще сильнее себя не травмировать. Здесь я не раб, здесь не девятка.

– Девятка, – произносит человек, а я вздрагиваю.

Он видит мою реакцию и тоже улыбается. Наверное, я слишком смешно