Тот первый поцелуй - Саманта Джеймс

Младший брат заплакал.

— Что нам делать? — всхлипывал он. — Нас некому любить. Некому о нас заботиться. Папа…

Нерешительно, неумело старший брат похлопал младшего по плечу.

— Не беспокойся, — сказал он. — Ты не один, Нат. Я всегда буду рядом с тобой.

Так он сказал. И сдержал свое слово.

Прошло время и стерло из памяти маленького Натаниеля горе и воспоминания о матери.

Но Морган не мог забыть.

Как не забыл он и свое обещание.

Отец же как был, так и остался отвратительным, низким типом, вечно в дурном настроении. Его тяга к спиртному только росла. В двенадцать лет, по требованию отца, Морган начал прислуживать в пивной и на кухне, проводя там все свое время. Натаниель часто оставался предоставленным самому себе… Неудивительно, что он рос сорванцом и нередко попадал в переделки.

Как-то поздней ночью Патрик О'Коннор пинком открыл дверь спальни. Качаясь, пьяной походкой он вошел в комнату, держа в толстых пальцах огарок свечи. Два мальчика, проснувшись, зашевелились, а потом затихли на старых матрасах у дальней стены. Они затаились, сдерживая дыхание, зная, что приход отца не сулит им ничего хорошего.

Но все оказалось напрасным. Неверными шагами Патрик О'Коннор приблизился к комоду. Налитые кровью глаза оглядели его поверхность и в бешенстве сузились. Яростный крик разорвал тишину. В одно мгновение Патрик О'Коннор стащил с матрасов обоих своих сыновей.

Затем проковылял обратно к комоду.

— Утром я оставил здесь шесть золотых монет, а теперь их только пять!

Широко раскрыв большие голубые глаза, Натаниель смотрел на отца. Облизал пересохшие губы. Потом боязливо спросил:

— Может, она упала на пол?

Патрик О'Коннор с трудом согнул свое тучное тело. Внимательно оглядел старый деревянный пол. Затем выпрямился.

— Как бы не так! — прорычал он.

— Тогда, папа, может, ты ошибся…

— Нет, я не ошибся! — закричал Патрик еще громче. Бешенство исказило его черты. — Я уже не первый раз замечаю пропажу. И клянусь вам, это будет последний раз! Так что признавайтесь немедленно! Кто из вас украл монету?

Ответа не последовало. Морган не отступил перед бешеным гневом отца. Он гордо поднял подбородок и смотрел на него с решимостью, не свойственной его возрасту.

— Что же вы молчите, отродье? — От его крика задрожали стены. — Кто из вас украл деньги?

Патрик О'Коннор сделал всего один шаг вперед, и пол под ним тяжело заскрипел. Его глаза горели яростью. Морган услышал, как Натаниель испуганно вздохнул. Внезапно он вспомнил, что не далее чем вчера видел горсть леденцов в грязном кулаке брата.

В то же мгновение безумный страх исказил лицо Натаниеля. В ужасе он упал на колени.

Морган выступил вперед. Храбро, еще выше вздернул подбородок, надеясь, что отец не заметит, как дрожат у него колени.

— Это я взял деньги, папа.

— Черт бы тебя побрал, мальчишка! — выругался Патрик. — Как ты посмел!

Морган упрямо смотрел на отца.

— Я тружусь наравне со всеми служанками, а разве что зарабатываю…

— Ах ты неблагодарная тварь, ведь я тебя кормлю и пою! — Патрик О'Коннор подкрепил свои слова площадным ругательством. — А что я получаю взамен? И ты еще осмелился у меня воровать! Так вот, запомни раз и навсегда, мой милый, я не из тех, кто позволяет себя обворовывать! А теперь подойди сюда!

Но Морган недостаточно быстро выполнил приказание. Грубая рука схватила его за узкое плечо, другая вмиг сдернула со спины рубашку, разорвав ее в клочья. С жестокой усмешкой на губах О'Коннор обмотал тряпкой запястья мальчика, заведя ему руки за спину, и заставил опуститься на колени.

Мальчик напрягся, услышав, как отец снимает трость с крючка на стене.

Слишком знаком ему был этот звук.

Первый удар пламенем обжег его спину. Морган закрыл глаза. Я старший, напомнил себе мальчик, как некогда старшей была мать. Будь сильным. Будь смелым, Морган.

Он должен защищать Натаниеля.

Он приготовился к следующему удару.

Вновь и вновь трость со свистом рассекала воздух, но Морган не издал ни звука, ни единого стона или крика. Он вытерпит все ради Натаниеля, твердил он себе.

Всегда и все только для Натаниеля…

Бикон-Хилл, 1854 год

Слишком поздно отступать.

Странно, что мысль о возвращении не дает ей покоя теперь, когда она проделала столь долгий путь и безбрежный простор океана лежит между нею и родиной…

Леди Элизабет Стентон бросила последний, почти молящий взгляд на экипаж, который привез её сюда. Вот он повернул за угол и исчез из виду, оставив за собой облако пыли и взвихренных листьев. Собрав все свое мужество, крепко сжимая ридикюль, она обернулась и посмотрела на дом.

Быстрым, беспокойным взглядом Элизабет окинула открывшийся перед нею вид и сразу была покорена. Неудивительно, что Натаниель с такой гордостью описывал ей свое жилище. Он не обманул ее: величественный особняк мог вызывать только восхищение. Затаив дыхание, она любовалась его великолепием, он ничуть не уступал английским загородным домам, а по элегантности мог соперничать с лучшими лондонскими особняками.

Узорчатая-кованая ограда отделяла его от улицы, и, несмотря на иней, покрывавший газон, и темные голые ветви деревьев, дом не выглядел мрачным и неприступным. Легко представить, как оживал он в лучах весеннего солнца, когда бутоны цветов и лопнувшие почки тянулись к ясному небу.

Обширный особняк венчала остроконечная крыша. Легкие белые кружевные занавески обрамляли широкие с цветными стеклами окна, и Элизабет еле удержалась, чтобы не ухватиться за ограду руками в белых перчатках и с удобством любоваться этим чудом. Она негромко рассмеялась. Чему же тут удивляться? Натаниель — богач, владелец корабельных верфей. Конечно же, у него должен быть прекрасный дом.

Элизабет и не представляла, как сама она оживляла картину и как была хороша, освещенная поздними лучами зимнего заката. Ее дорожное темно-серого шелка платье было сшито по последней лондонской моде, но немного помялось. Однако совсем не платье украшало ее и привлекало к ней внимание, а удивительные лицо и волосы.

Волосы, золотые и блестящие, как новая монета, были уложены в прическу и ровным полукругом спускались из-под шляпы. Ярко-зеленые глаза соперничали с сочной травой весеннего английского луга. Нет, Элизабет Стентон никак не походила на бледный хрупкий цветок. И хотя по своей природе она была добросердечной, в ее осанке угадывались гордость и даже сила характера. Но в этот миг Элизабет чувствовала себя слабой и беззащитной. И очень, очень потерянной.