Хозяин зеркал - Юлия Зонис

Когда любовь станет льдом,

Лед – любовью,

А поражение – победой…

Дальше был оборванный край страницы. Джейкоб разочарованно нахмурился. Судя по всему, перед ним было знаменитое Пророчество Пустынника, о котором реверент распространялся в своих проповедях столь же красноречиво, сколь и уклончиво. Но где же последняя строка? Джейкоб огляделся, и взгляд его остановился на самокрутке. Желтоватая тонкая бумага, точь-в-точь такая же, как в книге… Помянув недобрым словом укоренившегося в пороках священника, Джейкоб потянул окурок из его пальцев. Пьянчуга захрапел громче и беспокойно завозился на циновке. Мальчик с величайшей осторожностью развернул бумажную полоску, но не обнаружил ничего – лишь буроватые крошки гашиша и серый пепел. Реверент зачмокал, захрипел и вдруг широко распахнул глаза. Юный святотатец метнулся к выходу и пулей вылетел из церкви, по дороге прободав головой тяжелый полог.

Дальнейшие расспросы ничего не дали. Тетушка Джан благоговейно закатывала глаза, но, кажется, не знала даже первых семи строк Пророчества. Дядюшка Поджер в ответ на осторожные намеки племянника отправил его разгребать помет на страусятне. Вконец отчаявшись, Джейкоб обратился за советом к Пугалу.

Из всех обитателей Долины мальчик предпочитал беседовать именно с Пугалом, потому что, во-первых, Пугало никогда ничего не забывал – чем сильно напоминал самого Джейкоба, – во-вторых, многое видел, чего нельзя было сказать ни об одном из здешних жителей, и в-третьих, ухитрялся оставаться одновременно романтиком и скептиком.

Пугало был песчаным големом, перекупленным дядюшкой у Пустынных Старьевщиков. Говорят, собратьев Пугала зачастую использовали в войнах прошлого. Их набитые песком тела легко поглощали пули – и пока весь песок не высыпался из плотного джутового мешка, голема почти невозможно было остановить. Может, и Пугало участвовал в какой-нибудь давней войне, но говорить об этом он совершенно не хотел – при том что охотно трепался на любую другую тему. Взрослые считали Пугало немым и тупым, вроде обкормленного гормонами тяглового варана, которых выращивали на ферме О’Сулливонов. На самом деле взрослые просто не умели слушать. Дядюшка Поджер использовал Пугало по хозяйству, пока из того не высыпался почти весь песок. Тогда дядюшка совсем уж было собрался пустить на ветер остатки песка, а джутовый мешок сжечь, чтобы не вывелась из него потом какая-нибудь бестелесная погань и не кряхтела ночами под окнами, но Джейкоб, изменив своему вечному молчанию, упросил подарить ему останки Пугала. Дядюшка подумал-подумал, почесал лысеющую макушку, да и согласился. Чем добру пропадать, пусть с ним Джейк играется – авось и что полезное спроворит. Мальчик очень неплохо разбирался в механизмах. Может, только поэтому дядюшка Поджер еще не выкинул его в пустыню.

Джейкоб, однако, не стал спроворивать ничего полезного. Он просто пересыпал весь песок в мешок поменьше, нарисовал на мешке два голубых глаза, рот до ушей и приспособил заплату вместо носа, да еще обрядил получившуюся голову в старую дядюшкину шляпу с широкими полями. Шляпа до этого украшала настоящее пугало, отгонявшее от делянки чешуйчатых коноплянок, и потому была обшита по краям медными бубенчиками. Голем, уже успевший ощутить холодок приближающейся смерти, от благодарности сделался совсем разговорчив, чтобы не сказать болтлив.

Вот и тогда, выслушав историю Джейкоба, Пугало растянул непослушные губы в еще более широкой улыбке, залихватски подмигнул и выдал:

– А ты, Джейкоб, – (Пугало никогда не звал мальчика Джейком или Джеком, отлично зная, как тот ненавидит сокращения от собственного имени), – как полагаешь, Книга Святого Пустынника и вправду святая?

Джейкоб пожал плечами. Понятие святости его волновало мало. Книга просто была еще одним источником информации, а их в Долине до того не хватало, что и к пьяным воспоминаниям дядюшки Поджера начнешь прислушиваться.

– Ну и правильно думаешь, – верно понял колебания Джейкоба Пугало. – Никакая она не святая. Просто дневник одного человека. – И замолчал, коварный, отлично зная, до чего Джейкоб не любит спрашивать.

Мальчишка поморщился и задал вопрос:

– Какого человека?

– Первого жителя Долины, конечно.

Пугало ответил таким небрежным тоном, как будто всякий должен об этом знать – или, по крайней мере, догадываться. Покосившись выцветшим голубым глазом на сумрачную физиономию мальчишки, голем наконец сжалился и дальше говорил уже без перерывов и многозначительных пауз:

– Понимаешь ли, Джейкоб, тот человек сбежал из Города. Почему, точно не скажу – может, он был преступником и за ним гнались Стальные Стражи, а может, просто искал свободы или знания. Как бы то ни было, когда добрался до Долины, он почти уже умирал. От жажды, голода и жары у него началась лихорадка, вот он и писал в дневнике всякую чушь. Потом наткнулся на один из Семи Колодцев, ну и ожил малёхо. Другой бы, поумнее, дневник сжег или закопал где-то, а он, дурень эдакий, сохранил. Взял себе жену из кочевников и стал обживаться. У них родилось семеро сыновей. Тогда еще все Семь Колодцев были полны водой, и каждому сыну досталось по колодцу.

Тут Джейкоб незаметно для Пугала вздохнул. В Долине изначально было Семь Колодцев, семь источников прекрасной питьевой воды. Реверент Фрол говорил, что Четвертый и Шестой колодцы иссушил ангел Ариман, Стрела Господня, – мол, за грехи их владельцев. Однако всякий в Долине прекрасно знал: колодцы высыхают, когда умирают последние из обжившей землю вокруг них семьи. От кочевников потомки Святого Пустынника получили в приданое не только ценных в хозяйстве тягловых варанов и ездовых страусов, а также культуру конопли, но и намного менее полезный обычай кровной мести. Может быть, долгими ночами, когда над Долиной завывали песчаные бури – горячие Ветра Аримана, – мать качала люльки из вараньей шкуры и напевала своим семерым сыновьям о подвигах их кочевых предков, которые несли справедливость на острие стрелы и в хлопке духового ружья. Может, поэтому, когда двое из братьев поспорили из-за пограничной делянки, дело кончилось поножовщиной. И понеслось… Или все было не так?

– Ты вообще слушаешь? – укоризненно пробурчал голем. – Или опять песчинки считаешь?

Джейкоб кивнул.

– Ну так вот. Жена сохранила записки мужа и завещала детям – а уж дети прочли дневник по-своему. Мол, папаша их услышал в пустыне Глас Божий, каковой поведал ему всяческие истины. И то правда. Ничто так не укрепляет человеческую общину, как маленькая персональная религия.

– А что укрепляет общину песчаных големов? – тихо спросил Джейкоб.

Пугало расхохотался. Бубенцы зазвенели вразнобой – или, может, не было никакого смеха, может, просто ветер всколыхнул поля шляпы и пришитые к ним бубенчики?

– Песчаные големы не живут общинами, – продышавшись, ответил Пугало.

Джейкоб страстно позавидовал песчаным големам. Вопрос о Пророчестве он решил отложить до лучших времен.